Элюсидиум - Свет Проливающий

Выдержка первая.
Вступление, Примации: Клавикулус Матри.

Мы нечистые.

Мы оскорбленные (как они говорят). Мы презираемые, мы заразные, мы мерзость. Нас называют "тварями", "уродами", "еретиками". Насмешки так же утомительны, как и бесконечны.

Есть ли правда в их словах?

Урод ли я? По их понятиям да. И если то, что я считаю их атрофированного бога-падальщика омерзительным, является "ересью", то да, я думаю меня можно причислить к еретикам. Я выше этого.

Но "тварь" ли я? Я ли вещь, которую надо отбраковать, дефектная особь, требующая расчленения и уничтожения? И посему, я не важен?

Нет. Нет, по крайней мере, от этого обвинения я буду защищаться. Я - дитя божественной воли Матери. Они могут бросать камни и оскорбления, навешивать ярлыки, сколько им будет угодно. Это им не поможет.

Узрите: Великая Небесная Матерь приближается. Благословенна будь.

Кабина орбитального лифта горделиво приземлилась на замерзшее поле, подняв вокруг себя небольшое кольцо снега, и теперь покачивалась на многосекционных посадочных опорах. Тонкая струйка пара - всего лишь небольшой призрачный фонтанчик - поднималась от ее теплых двигателей, теряясь на ветру.

Спуск с орбитальной платформы - покрытые льдом лебедки направляли кабину по ведущему кабелю как какого-то захватчика-альпиниста - был мучительно медленным. Аппарат жестоко мотало в капризной атмосфере, его кружило вокруг оси кабеля при каждом порыве переменного ветра и снежном заряде. Только наличие гироскопов, заново благословленных тремя техножрецами, позволило пассажирам сохранить некое подобие приличия. Они сошли с корабля, в меру своих сил скрывая тошноту. Их зеленоватые лица выражали суровость и сдержанность, показывая, что их владельцы не желают демонстрировать очевидное чувство дискомфорта. Это было сборище торговцев и пилигримов, цепляющихся за свои пожитки до белизны костяшек пальцев и угрюмо глядящих на гигантский купол города.

В дверном проеме близлежащего здания прятался человек - в определенной степени - из-под капюшона вырывался пар его дыхания. Он был высокого роста, роба плохо скрывала его массивное телосложение, его великанская стать скрадывалась лишь тем, что он постоянно горбился. Его звали Гхейт и, смотря на быстро рассасывающуюся толпу пассажиров, он невольно думал о том, сколько странных вещей они видели, с каких дальних планет они прилетели, и какие чудеса и кошмары скрывались за матовыми снежными тучами, покрывающими небо.

Гариал-Фолл не знал солнечного света.

Нет, здесь был кое-какой свет: размытое приглушенное свечение, которое убивало все тени и скрывало от взгляда звезды. Но здесь не было понятно где находится солнце, здесь не было ни восходов, ни закатов: только постепенное увеличение и уменьшение интенсивности освещенности, отличавшее день от ночи. В своей мудрости Плюрократия улья Примус (сподвигнутая на это несомненно Имперским Губернатором) выбила у Адептус Механикус геостационарную орбитальную платформу. Ее потрепанные солнечные ячейки черпали энергию от далекого светила и по направляющим кабелям передавали ее вниз, в вечно жаждущий тепла и света город. Одним лихим движением техножрецы обеспечили Гариал-Фолл энергией, стратегической орудийной платформой и доком. Только транспортные кабины с их некомфортными спусками сквозь слой облаков пятнали гладкую работу, в общем, эффективной системы.

Один из торговцев потеряв самообладание шумно блевал на снег себе под ноги. Гхейт отвел свой взгляд и вернулся к созерцанию дымящегося аппарата. Два последних пассажира тихо вышли из частного купе, располагавшегося по правому борту.

Первый был высокий и одет был в робу аколита. Так же как и у Гхейта, голова его была спрятана под матерчатым капюшоном, кайму которого обрамляли истертые символы и надписи. Та небольшая толика движений, что не скрадывалась робой, выдавала худобу пассажира; скупость движений можно было легко интерпретировать как неуверенность или истощенность. Однако Гхейта было не так легко обмануть: он узнал расчетливые движения воина, каждый шаг, каждый жест выполнялся с эффективностью и ленивой грацией. Фигура в робе подхватила легкий багаж и молча замерла на месте, ожидая команды от своего компаньона.

Одетый с головы до пят в Имперский пурпур, с мантией из орлиных перьев и платиновых побрякушек охватывающей шею, опираясь без тени немочи на обсидиановую трость, кардинал Эбрехам Арканис представлял собой впечатляющее зрелище. Гхейт даже не успел выйти из дверного проема, как орлиное лицо кардинала повернулось в его сторону, хищные глаза блеснули ледяным умом.

- А, вот ты где… - протянул он, - какая почетная делегация встречающих.

Казалось, его неприятно шелестящий голос прорезает ветер.

- Ну, выходи, - тонкий палец поманил Гхейта из тени.

Он, кивнув, ступил на поскрипывающий снег, подавляя чувство неприязни, вызванное вниманием кардинала; его оценивающе осматривали как грокса на скотном рынке.

- Полагаю, ты ждал меня?

Он кивнул.

- Тогда веди, дитя.

Гхейт задумчиво подвигал челюстью. Возникшее неуютное чувство беспокоило его: его хищная уверенность в себе была настолько инстинктивной, что обнаружить себя пораженным чужестранцем было… вызовом. Но теперь, как и всегда, Гхейт чувствовал на себе проклятие тяги к раздумьям; стремление проанализировать и обдумать каждую возможность. Он фыркнул и вспомнил совет своего наставника: подчиняться без раздумий и быть за это благодарным.

Запахнув одежду поплотней, спасаясь от холода, он махнул рукой двум фигурам следовать за ним и, повернувшись, пошел через заледенелые проемы в перегородках, входя под сень древней и разрушающейся чечевицы городского купола. Кардинал и его высокий спутник безмолвно последовали за ним, нарушая тишину лишь ритмичным постукиванием обсидиановой трости по ледяному полу.

Гариал-Фолл, как многие колонии Сегментум Ультима, была обязана своим существованием благам забытых древних технологий. Какое-то забытое общество - в каком-то забытом тысячелетии - для защиты города, лежащего внутри, воздвигло тепловой купол, слабо изгибающийся и напоминающий окаменевший и побитый временем мыльный пузырь. Под его поверхностью, где напичканный клацающими логическими машинами и лязгающими шестернями, в беспорядочном нагромождении балок и стоек теснился город, было существенно теплее (хотя все еще слишком холодно по человеческим меркам), чем в ледяных пустошах лежащих снаружи.

На выходе из порта Гхейт нанял рикшу и пролаял приказ полу-разумному сервитору, который тащил двуколку. Руки и ноги сервитора, существенно усиленные металлическими цилиндрами, со свистом сжались, принимая на себя вес пассажиров. Гхейт правил экипажем, запряженным дебелым существом, по проходам и подвесным переходам, нависающим над гетто и торговыми кварталами, заезжая в паровые лифты и уворачиваясь от дребезжащих трамваев. Размытый дневной свет, которому купол добавлял нездоровый оттенок, усиливался газовыми фонарями и парящими осветителями: уродливое сочетание кадмиевых тонов с примесью вольфрама. Компаньоны Гхейта рассматривали окружающий пейзаж молча - проезжая Охладитель с его декоративными бандитскими тотемами; рассекая Подделку с ее хорошо охраняемыми раскопами; оставляя за собой основание гигантской Башни Апекс, где Плюрократия встречала каждый день.

Рикша доставил их на ледяное поле в сердце центральной площади, остановившись в холодной тени единственного массивного здания. Собор имел типичный вид: напыщенный фасад с выдающимися пилонами и шпилями, тщательно нарисованные фрески и зубчатые орнаменты будто прыщи усыпали его стены. Он стоял в гордом одиночестве, вычурно украшенные ларьки и лотки крикливо предлагали свои товары.

Гхейт украдкой поглядывал на гостя в пурпурном, вид кардинала производил на него все большее и большее впечатление: точеные черты лица, орлиный нос, бескровные губы, бледная кожа. Но больше всего выделялись его глаза, глубоко посаженные в тени густых бровей они, тем не менее, мерцали, причудливым образом отражая свет.
Гхейт нахмурился в тени своего капюшона, мысленно повторяя про себя: Ты нам не нужен, чопорный ублюдок. Мы и без тебя прекрасно обходились.

Внутри, по мнению Гхейта, Собор был ничем не примечателен - оплот нарочито вычурных архитектурных форм, сложных фресок, декадентских золотых и серебряных украшений и регулярно перекрашиваемых занавесей. Помпезный, безвкусный и величественный: Гхейт едва заглянул внутрь и сразу же повернул к маленькому лестничному проему с левой стороны Собора.

Внизу, становилось очевидным истинное предназначение здания.

Под арками и лестницами, под галереями с атмосферой тщательно созданной старины, под слоем потерянных сокровищ и древних реликвий, под переходами, густо оплетенными синтетической паутиной, Собор скрывал свои гнилостные внутренности и заразу, что пустила здесь корни. Он разлагался.

Движимая махинациями и великими планами, за гранью понимания простого маелигнаци, Священная Конгрегация Небесной Матки собиралась в окутанных тенью залах и грубо вырубленных в камне кельях, шепталась и молилась, пела с тихой торжественностью псалмы и распространяла, постоянно распространяла, Благие Вести.

Совет ожидал.
Гхейт прошаркал - насколько существо его комплекции могло прошаркать - в Зал Голосов скользнув взглядом по толпе. Его хозяин, Примации Магус Крейста, стоял на одном конце полукольца, ни единым движением не показав того, что узнает вошедшего в зал своего любимого аколита. Гхейт пожурил себя за то, что ожидал чего-то иного.

За примации маги в ожидании стояла шеренга избранных маелигнации всех поколений, подобающе облаченных в робы и капюшоны, а с обоих краев зала, там, куда не доставал слабый свет от украденных светильников, тихий скрежет намекал на присутствие выводка пурии.

Впереди всех, но искусно отодвинутый в сторону чтобы не отвлекать внимание от маги, на платформе с колесами восседал массивный и жирный Отец Выводка, с животной тупостью что-то мямля и пуская слюни. Огромные сегментированные червеобразные складки обвисшей плоти, заляпанные слизистыми выделениями из его пасти, свисали из-под его конечностей. Повязка из темно-бордового шелка с символами Новой Зари, принятыми в катакомбной церкви, была аккуратно закреплена на его туловище, скрадывая его тучность. Одетый таки образом, или скорее завернутый в кокон как какая-то личинка, Отец метался и рычал в психическом ступоре, усыпленный ментальным следом своей паствы. Его голова представляла собой брахицеффалическое месиво морщинистой плоти и хрящей, обвисшее от старости и заляпанное слюной, однако сверкающее острыми клыками и кривыми резцами. Игнорируемое всеми присутствующими тупое существо шипело и бормотало.

- Конгрегация, - подумал Гхейт, - непохожая ни на кого.

- Элюсидиум Магус Арканис - произнес он, жестом приглашая кардинала войти.

Арканис со своим молчаливым помощником пересек пределы пещеры. Он двигался как хищник, как ледяная змея, ползущая по снегу, приближающаяся к своей жертве.

Если совет надеялся поразить своего посетителя, если они надеялись подавить его авторитет зрелищем солидарности и торжественности, смотря на входящего с коллективным неодобрением, если они надеялись в какой-то мере наглядно продемонстрировать свое численное превосходство, сравнивая свою многочисленность и его одиночество, тогда они жестоко ошиблись.

Он вышел на середину зала и улыбнулся.

- Здесь все изменится, - сказал он.

На другом краю города, где-то на темных аллеях Охладителя, массивный человек нажал руну активации на рукояти энергетической булавы и сплюнул на землю.

- Я смотрю, - произнес он, - вы, детишки, не уважаете старших.

- Н-нет з-закона запрещающего это… - приглушенный ответ казалось пришел от кучи дерьма, лежащей у ног дюжего мужчины; более тщательный осмотр показал бы, что это тело человека, скрючившегося в позе эмбриона от сильной боли, гематомы растекались по его щекам и глазницам, из носа текла тонкая струйка крови. Тело застонало.

Сегментированные пластины черных доспехов и сфера темного лицевого щитка мрачного гиганта слабо отражали свет. Он покачал головой и процедил:

- Тут я решаю, что закон запрещает, а не ты, - прозвучало это так, будто зубья шестеренки выскакивают из зацепления.

Энергетическая булава засветилась голубым, отбрасывая ослепительно яркие блики на неуклюжую архитектуру аллеи и засыпанный обломками пол, вырывая из темноты силуэты двух людей. Тени поползли по стенам, мигая в такт мерцанию булавы.

Булава описала вертикальную дугу, увлекая тени за собой, и, зашипев при соприкосновении с черепом скрюченного человека и разбрызгивая яркий фонтан искр, раздробила голову как перезревший фрукт. Кусочки размочаленной кости и комочки мозга брызнули наружу, смешиваясь с внутричерепной жидкостью в густой суп. Человек держащий булаву нахмурился и со вздохом отключил оружие, раздраженный тем что запачкал свои доспехи.

Еще один человек, также одетый в полуночно-черную броню, вывернул с прилегающей к аллее улице и отдал честь.

- Маршал. Я слышал разряд. Помощь требуется?

Первый человек покачал головой и пнул безголовый труп.

- Нет. Я тут столкнулся с карманником, вот и все.

Вновь прибывший слегка подтолкнул тело ботинком. На видимой части его лица расплылась ухмылка.

- Самооборона. Так, маршал?

- Хе. Ты сам все знаешь, уполномоченный, - человек посмотрел на ауспекс, закрепленный у него на запястье и выругался.

- Проблемы, маршал?

- Я опаздываю. У меня встреча с Плюрократией.

- Что-то серьезное?

- Ничего. Напыщенные ублюдки не могут свои жопы обеими руками найти, не то что прижучить меня чем-нибудь стоящим внимания.

- У вас неприятности, маршал?

- Ха! Караульные призваны охранять правопорядок и блюсти законы Императора, уполномоченный. Мы не выполняем прихоти жирных политиканов. Помни об этом, - он снова пнул труп и плюнул в лужу крови и мозгов, растекающуюся по полу. - Вызови команду убраться здесь.

- Есть, сэр. И удачи с Плюрократией, сэр.

Маршал Делакруа стряхнул остатки крови со своей энергетической булавы и направился в темное переплетение улиц, которые окружали внушительную Апекс-Башню.

- Караульные сами создают свою удачу, Уполномоченный.

Великолепным и ужасающим взглядом Арканис прошелся по собравшимся. Он ухмыльнулся, он моргнул и он заговорил.

- Я представляю Элюсидиум, - произнес он.

Его голос заставил аудиторию замереть в благоговении. Голос оказывал не звуковое воздействие, он резонировал где-то внутри, запуская свои когти и жвала прямо в мозг.

- Думайте обо мне как о … путнике. Как о первопроходце. Я иду впереди нее, готовлю ее путь, и Она всегда в шаге позади меня.

Арканис пробежался по аудитории взглядом - более опасным чем любое оружие - и остановил его на полукруге примации маги. Даже те из них, чьи лица носили выражение нескрываемого презрения, казалось, были околдованы: брови хмурились от концентрации, глаза стекленели от силы вложенной в слова. Гхейт смотрел на это из дверного проема, его сердце бешено стучало. Он почувствовал как воздух становится вязким. Психическая мощь нарушила затхлую атмосферу зала.

- Наконец, - голос кардинала вибрировал. Арканис излучал ту малую толику тепла, что его холодные черты лица могли выразить. - Наконец, Она здесь. Ее час близок.

- Великая Небесная Матерь Грядет. Благословенна будь!

- Благословенна будь! - Эхом повторила конгрегация. В этот момент, этим инстинктивным ответом на предложенную литанию, собравшиеся молчаливо наделили Арканиса всей полнотой власти, которая ему требовалась. Он взял Катакомбную Церковь под свой контроль без сопротивления, как будто он знал что все так и будет.

Уверенность в его праве командовать - безусловность его власти - была почти осязаемой, и пока он говорил и говорил, Гхейт чувствовал что она заполняет его разум как наркотик.

Кардинал изложил План. Он пожурил слушателей за расслабленность и похвалил за решимость. Он подробно описал грядущие дни. Он держал речь с мастерством и грацией мечника, зарабатывая уважение до того как требовать результаты, обольщая слушателей до того как приказывать им.

Он поведал им как Благословенное Освобождение начнется, каким образом они должны вносить свой вклад в дело его победы, где они должны разместиться и в каком количестве, с каким провиантом и экипировкой… Он не допускал ни малейшей неопределенности или альтернативы: он сказал им и они поверили.

Даже пурии, с их пониманием языка затуманенным основными инстинктами, казалось, вдохновились речью. Они шипели из теней и трогали друг друга мягкими пальцами за панцири, шепчась в сумраке. Гхейт был благодарен тени в которой скрывался - он одновременно гордился своим наследием и боролся с ним.

Только Отец Выводка, распухший патриарх Катакомбной Церкви, не попал под влияние слов гостя. Он только извивался и мяукал, слишком занятый психическим обжорством на том пиру, что конгрегация невольно ему устроила, чтобы реагировать на что-либо разумно.

Скрытный паразитический культ Небесной Матки, одержимый чудовищным голодом и прятавшийся под замерзшими улицами городского купола Гариал-Фолл, засуетился и зашевелился, сжимая оружие и расправляя когти, шепчась все громче в такт словам Арканиса.

Затем толпа разошлась, получив приказы.

Выдержка вторая.
Раздел II ("Чтобы вы могли узнать нас") Примации: Клавикулус Матри.

По человеческим стандартам мы - необычная порода. Наш род есть наша жизнь и наша жизнь предречена. Мы добровольно отдаем ее во имя Матери и так обеспечиваем себе место рядом с ней.
Если мы должны умереть, пусть мы умрем. Если должны страдать, мы будем страдать.

Небесная Матерь не умрет. Никогда.

Она разбрасывает свое семя перед собой, предвестников ее прибытия, посланцев своего божественного замысла.

Она сеет. Она растит. Затем мужчина или женщина получают семя. Их друзья, их любимые, их коллеги; они бы назвали это "инфицированием", если бы узнали. Хозяин заражается.

Он или она теперь контагии, освященные плотским семенем. Еще пока люди - по большей части - но упрощенные. Очищенные желанием служить. Небесная Матка дарует своим носителям Цель - дар невозможный для истлевшего Бога-Падальщика.

Хозяин размножается. Он берет женщину или она берет мужчину. Они находятся во власти инстинктов и не могут даже надеяться понять, что их соединяет; они очищены простотой своих желаний. Плодиться. Размножаться. Рождать. Их дитя уже не человек.

О да, мы - необычная порода.

Мы - раса евгенического слияния. Наш мир - это мир смешения: объединение, купаж, смесь. Ни то и ни это, мы - божественные полукровки.

Гибриды, все.

- Это был ты. Ты пригласил его сюда, не так ли? Я проверила записи передач.

- Я никогда и не пытался это скрыть. А мог бы.

Гхейту голоса казались искаженными. Просто одна из частей психического обмена, что заполнил комнату. Архимагус Джезахиль - первая среди маги культа - гневно выпростала палец в сторону Магуса Крейсты, кусая свои бескровные губы. Единственная прядь черных волос, каскадом ниспадающая с ее лысого черепа, скользнула по ее плечам, покрытым изумрудно-зеленой мантией.

- Ты забываешься, Крейста, - она яростно выплевывала каждое слово, - ты не имел права принимать такое решение.

- Я не забываюсь, - голос Крейсты звучал спокойно и медленно, - я просто боюсь что без моего вмешательства решение так никогда и не было бы принято.

- Что ты имеешь в виду?

Магус вздохнул и ссутулил плечи.

- Я имею в виду то, что неэффективность нашей работы болезненно очевидна. У меня нет ни времени, ни тяги к неподчинению, но… Я не буду мириться с сознательным невежеством. Совет закрывает глаза на наши неудачи, притворяется что их нет. Я не могу позволить этому продолжаться, архимагус. Я принял это решение чтобы помочь нам, а не подорвать вашу власть. Я такими штучками не занимаюсь.

Гхейт стараясь остаться незамеченным, притаился в противоположном конце кабинета своего хозяина, и, тщательно скрывая свой интерес, прислушивался к двум голосам. Маги стояли друг против друга, их силуэты подсвечивались нездоровым светом от плюющейся угольной жаровни, установленной в углу.

Гхейт служил персональным помощником Крейсты с тех самых пор, как вышел из поры детства. Тем, что он питал больше уважения к личностям, составляющим Церковь, нежели к самой Церкви как организации, он был обязан по большей части своему хозяину. Высохший старик был нетипично прагматичным примации, желающим видеть в своих воспитанниках ум и образованность в той же мере, что и жестокую агрессивность. В любом другом малигнаци семя творческого ума было глубоко похоронено, замененное беспрекословным подчинением целям общества, ведомого псионическими волнами Совета.

Гхейт подумал, что для них он выглядел уродом. Продукт порока развития, генетического несовершенства, эмбриональной мутации. В нем человеческая сторона его наследия заговорщицки оставила разум, способный к творчеству и неповиновению - реакции находящиеся за гранью биологических критериев инстинкта. За то, что его не уничтожили, как только его индивидуальность проявилась, нужно было благодарить Крейсту, который высоко ценил уникальность - обычно удел только примации маги.

На службе у Крейсты Гхейт в обход всех церковных правил научился расшифровывать и рисовать паукообразные символы, которые формировали текст: и даже постиг начатки скриптологии Катакомбной Церкви. Он был многим обязан своему хозяину.

Джезахиль, в возбуждении кривя губы, прошипела:

- Это неподчинение! Я должна отходить тебя плетью за это!

Несмотря на старшинство женщины, Гхейт почувствовал как напряглись мышцы на его кривых плечах. Он подчинялся Церкви и ее совету примации беспрекословно, но он не допустит того, чтобы его хозяину нанесли вред.

- Делай что хочешь, - ответил Крейста, махнув рукой, - уже слишком поздно. Он уже здесь. Весь этот яд ничего не изменит.

Гхейт позволил мышцам расслабиться. Даже отделенный от собеседников дымным пространством комнаты, он видел, что Джезахиль побеждена. Ее плечи неграциозно опустились.

- Тогда я надеюсь что ты гордишься, - без особого запала выплюнула она. - Ты пригласил постороннего в нашу конгрегацию - одна лишь Мать знает какую тень он принесет с собой. Он может быть шпионом, мы ничего о нем не знаем.

- Его репутация опережает его, архимагус.

- Ты думаешь это что-то значит? Ты глупец, Крейста.

- Он не шпион! Элюсидиум наши союзники! Почему вы этого не видите?

- Все что я вижу, так это хлыщ, одетый в… павлиньи наряды Иссохшего Бога!

Крохотные волоски на шее - рудимент, доставшиеся Гхейту от его человеческих родителей - внезапно встали дыбом. Пока он поворачивался, чтобы узнать причину дискомфорта, резкий голос раздался у него за спиной. Он сжался.

- Тогда вы не слишком хорошо смотрите, - произнес кардинал, входя в заплесневелую комнату. Его мантия тянулась за ним по плитам пола, как след гигантского слизня.

Джезахиль великолепно отреагировала.

- Арканис, - произнесла она ледяным голосом, - не престало столь… почетному гостю опускаться до подслушивания…

Кардинал улыбнулся, его холодные черты лица искривились в почти убедительную пародию веселья.

- О, архимагус, позвольте вас заверить… Если бы я имел намерение подслушать ваш разговор, я бы мог это сделать с орбиты. - Его глаза сверкнули. - Увы, я здесь для того, чтобы поговорить с Магусом Крейстой, а не потакать вашим неврозам.

Архимагус зашипела, сжатыми кулаками она ударила себя по бедрам.

- Тебе надо научиться уважению, - ее манеры напомнили Гхейту кошку, выгибающую спину в дикой ярости от полученной обиды, - здесь Я старший магус.

- И вам, моя добрая женщина, следует научиться понимать, когда вас переплюнули.

Через всю комнату Гхейт наблюдал, как выражение лица Джезахиль становится ледяным, постепенно превращаясь в копье замерзшего гнева.

- Ах вот как? - Прошептала она.

Гхейт увидел что она делает и попытался сгруппироваться. Но опоздал на долю секунды.

Воздух всколыхнулся вокруг нее, вибрирующий всплеск псионического пробоя, который вырвался наружу из ужасных глаз женщины, заполнил комнату. Оглушенный и моргающий Гхейт оперся о дверной косяк. Даже Крейста покачнулся и чуть слышно застонал.

Кардинал, который принял всю тяжесть атаки раздраженной женщины не моргнув и глазом, тихонько засмеялся.

- Хорошо, - сказал он таким тоном, каким родители поздравляют с успехом своих детей. Гхейт уже почти ожидал что он похлопает пораженную архимагуса по голове, - я крайне рад, что примации на этой планете все еще практикуют Воцис Сусурра… Многие маги попустительствуют забвению Искусства.

Джезахиль оскалилась от такого покровительственного тона и поплелась к двери. Ее бледные щеки горели. Гхейт, несмотря на изумление от ментального удара, смог подавить улыбку при виде ее унижения. Он еще помнил ее угрозу высечь его хозяина плетью.

Она прошла мимо него высоко задрав голову.

- Архимагус… - сказал кардинал за секунду до того, как она пересекла порог комнаты.

Она повернулась на пятках, отчаянно пытаясь изобразить праведный гнев. - Что?

- Хлыщи - даже те, что одеваются как павлины - могут свободно путешествовать среди непросвещенных. Возможно, вы об этом вспомните следующий раз, когда вы будете красться по своим туннелям как червяк.

- Ты о...

- Это все, - голос кардинала не оставлял пространства для неподчинения.

Примации Архимагус Джезахиль поспешила выйти из комнаты, как какой-то простой контагии, отпущенный хозяином.

- Так, - Крейста позволил себе упасть в мягкое кресло за столом, его лицо отразило облегчение с которым его старые артрические суставы восприняли поддержку. Он задумчиво пощипал свою козлиную бородку, проницательно разглядывая Арканиса. - Так, так.

- Насколько я понимаю, - сказал кардинал удивленно подмигнув и возвратив старому примации его взгляд, - это вас я должен благодарить за приглашение на эту планету.

- Это так.

- Скажите мне… Что заставило вас связаться с моим Орденом?

Крейста пожевал свои губы, размышляя над ответом. Узловатый палец простерся в направлении Гхейта, неожиданно оторвав того от молчаливых раздумий.

- Аколит… - сказал он глухим голосом, - где твои манеры? Предложи кардиналу стул.

Гхейт бросился выполнять распоряжение, пытаясь примирить чувство недоверия к этому расфуфыренному незнакомцу и тягостное уважение к его очевидным талантам. Воспоминание о бегстве архимагуса, с лицом искаженным позором и злобой, было слишком приятным, чтобы его игнорировать.

Башня Апекс, названная так за свое положение прямо по центру купола (апекс - наивысшая точка, - прим. переводчика), представляла собой окруженное колоннами нагромождение офисов, административных уровней, целых ярусов занятых участками арбитров, венчала которое, как какой-то отбеленный гриб, колоссальная масса Плюрокатиума.

Где-то в глубине ее закрытого периметра, заляпанная пятнами талого льда с купола, гудела Тороидальная Зала, резонируя от помпезных предложений Выборщиков-Плюрократов. Большая и круглая, с чашеподобными углублениями со всех сторон, комната, казалось, излучала почти осязаемое чувство лени. Она была обрамлена рядами удобных мягких диванов и надувных ковриков. Ее декадентский комфорт, подчеркиваемый вазами с фруктами и сластями, был обрамлен алебастровыми стенами и галереями. С потолочных фресок на зал смотрели герои и злодеи Империума.

Заседания проходили ежедневно, и свистящий шепот Плюрократов служил Гариал-Фоллу источником политики и проблем. Они бесконечно дебатировали и обсуждали решения, а их подчиненные, парторги и адепты, сновали меж ними, двигая прогресс. Ничего стоящего так никогда и не было решено в застойной духоте Тороидальной Залы, но граждане городского купола чрезвычайно гордились своей администрацией, вежливо не обращая внимания на власть "последнего слова", остающегося за губернатором назначаемым Империумом. Губернатор председательствовал на дебатах в угоду публике и единолично осуществлял реальное управление своей планетой.

Сегодня дебаты были далеко не экстраординарные - суб-партия, занимающая три дивана, вяло просила Плюрократию выделить средства на обслуживание принадлежащих им тросов орбитальной платформы - и те из плюрократов, что не спали, сидели развалясь в креслах сонные и довольные, как розовощекие свиньи, отдыхающие после хорошей еды. Даже спикер, переплетая узловатые пальцы, казалось, с трудом разлеплял сонные глаза, запинался на каждом слове и сопел после каждого предложения. Плюрократия счастливо купалась в своей собственной неэффективной лени, впрочем, как и всегда.

Над ними, по заплесневелым переходам и замерзшим мезонинам, с которых свисали капающие сосульки, патрулировал отряд караульных. Караульные проявляли механическое отсутствие интереса, как люди которые не ожидают и не бояться опасностей. Они травили друг другу несмешные анекдоты и поигрывали рунами активации своих энергетических булав. Если бы кто-то из них заметил движение тени, которая тихо подкрадываясь к ним выскользнула из сумрака леса труб - а они не заметили ее - они бы отметили почти полную, неестественную тишину ее призрачных движений, ее невероятную скорость.

Первый из стражей правопорядка почувствовал ледяное дыхание на своем горле, с резким умопомрачительным рывком расцветшее мгновением позже внезапной теплотой. Он умер, не успев вскрикнуть, яремная кровь запачкала лед чудовищными и прекрасными пятнами.

Караульные умирали один за другим, пальцы тени скользили с бритвенной точностью по сухожилиям и костям, разрывая и свежуя. А когда со стражами порядка было покончено, тень, которая танцевала среди них как туман, счастливо закружилась в центре кровавой спирали. Кольцо обмякших тел и влажных внутренностей парили на льду, ручейки крови сбегали по крыше.

Фигура в плотно запахнутом плаще, не запятнанном и капелькой крови, удовлетворенно пробормотала себе под нос какую-то чепуху услышанную лишь пораженной ночью и снова скрылась в тенях.

- Улей Секундус находится в четырех днях пути на север. Он не похож на город-купол. Он… он похож на то что бы вы назвали типичным городом-ульем. Он торчит из льдов как кинжал, груда перекрученного метала и камня. Уродливая штука.

- Я был рожден там, в Катакомбной Церкви, и служил ей всю свою жизнь… И все это время, все эти трудные годы, только одна вещь оставалась неизменной.

- Борьба.

Магус Крейста со вздохом откинулся на спинку кресла, рассматривая угольную жаровню со своего места. Его гость - похожий на хищного сокола кардинал, ссутулился в своем кресле - рассматривал его со скрытым вниманием, любое движение и интонация подмечались и запоминались. Арканис в свою очередь так же находился под наблюдением: Гхейт оценивал его, прячась как того требовали правила за пределами освещенной части комнаты.

Крейста продолжил, ровно дыша и с отсутствующим видом стуча по терезовым подлокотникам своего кресла.

- Больше всего я боролся против иерархии. В моем понимании Совет стал Геронтократией, слишком поглощенной своей значимостью, чтобы заметить свою несостоятельность. Эффективность пала жертвой церемоний, действие потерялось за религиозными догмами. Они не могли понять, что обычаи сложившиеся два века назад могут быть уже неэффективными или излишними. Я боролся за то чтобы сделать Катакомбную Церковь Хайва Секундус современной, и я потерпел неудачу.

Гхейт изучал лицо кардинала слушающего Крейсту. Тот смотрел на руку Крейсты, которая мерно стучала по подлокотнику. Старый примации не замечал острого интереса проявленного к его манерам, слишком глубоко погруженный в свое повествование.

- В наших рядах был инквизитор.

- Мои прошения Совету пересмотреть нашу политику безопасности были проигнорированы, мои допросы новых рекрутов были названы слишком фанатичными… Слуги Бога-Падальщика заметили нашу слабость и получили преимущество.

- Я не знаю кем притворялся инквизитор. Простой контаги, малигнаци. Кто знает? Однажды утром я пошел проверить конспиративную ячейку в верхнем улье, а когда вечером я возвратился, Церковь была уничтожена. Разорвана на части, застрелена. Каша, кардинал. Кровавая каша.

Старик стиснул зубы, он не мог скрыть горечь в своем голосе. Гхейт давно знал историю своего хозяина, но, несмотря на это он почувствовал как его мускулы сжимаются от гнева за тот геноцид.

- Неделю я скрывался как преступник… Нижний улей гудел от слухов: инквизиционные чистки, целые семьи сжигались на кострах. Истерия охватил весь город, те осколки конгрегации Матери что уцелели безжалостно уничтожались.

- Я оценил свое положение. Оно было безнадежным - это я понимал. Я бы не продержался еще неделю. Я решил отправиться в улей Примус, передать новости о поражении в надежде, что я смогу спасти здешнюю Катакомбную Церковь от такой же судьбы.

- Признание здесь прошло… тяжело, но я отчаянно сражался и заработал свое место в Совете. Но теперь… Теперь, когда великая Небесная Матерь наконец близко…

- Я вижу что все повторяется.

В первый раз с того момента, как он начал свое повествование, Магус Крейста оторвал свой взгляд от танцующего пламени и встретился глазами с Арканисом.

- Здешняя Катакомбная Церковь разваливается, кардинал. Ячейки контагии неделями не отчитываются, малигнаци недостаточно тренированы и экипированы, а пурии… Им позволено свободно перемещаться в туннелях. Как скоро их заметят в верхнем городе? Как скоро вскроется наша несостоятельность и здешняя церковь Матери падет также, как она пала во втором улье?

- Поймите, кардинал. Я не могу этого допустить.

Арканис пожевал губу и медленно и строго, подчеркивая всю важность момента, сказал:

- Продолжайте.

- Когда я был возведен в ранг магуса, здесь в улье Примус, мне был открыт доступ к библиотеке, собранию вековой мудрости. Я рылся в записях, ожидая найти лишь заметки давно умерших маги… ностальгические отражения прошедших лет.

- Вместо этого я обнаружил письма. Астропатические расшифровки, кодированные и опечатанные, пришедшие с других миров. Сотни посланий, сложенные друг на друга, покрытые пылью. По моим подсчетам они покрывали десятилетний промежуток. Может больше.

- Ни одно не было вскрыто.

Крейста поерзал, как будто старика беспокоила какая-то внутренняя тревога. Гхейт перевел взгляд с уверенной фигуры кардинала на силуэт своего хозяина, обеспокоенный растущей немочью старика.

- Вы должны понять, насколько мне было известно, мы были одни. Я думал что во всей этой… болезни и гнили Империума, лишь Гариал-Фолл служит убежищем верных детей Матери. Обнаружить что кто-то, где-то там, знает о нас… это… это выходило за рамки моего понимания. Полагаю я не могу винить Совет за то, что он игнорировал послания. Мы привыкли к нашей секретности, мы были изолированы от мира нашей подозрительностью и нашими страхами. Мои просьбы связаться с вашим Орденом были отвергнуты с порога.

- Совет не хотел помощи, что предлагал Элюсидиум. Они сослались на недостаток знаний, высказали подозрения, отвергли объяснения которые содержались в письмах.

- Я слушал их лепет с тяжелым сердцем, видя снова… упрямство, которое погубило улей Секундус. Так что я превысил полномочия и все равно связался с Элюсидиумом, и вот вы здесь.

Гхейт переместил вес с одной ноги на другую, чувствуя дискомфорт от напряжения.

- Ммм, - вымолвил наконец кардинал, сплетя пальцы под подбородком и медленно улыбнулся змеиной улыбкой. - И вот я здесь.

- Кардинал… Я должен знать: есть ли другие? Другие церкви? Другие конгрегации на других планетах?

Улыбка кардинала увеличилась, из-под его бескровных губ сверкнули безукоризненно белые зубы. Медленно, без усилий удерживая внимание обоих людей, которые на него смотрели, Элюсидиум Магус Арканис подался вперед, лицо его выражало нескрываемое удовольствие.

- Больше, - сказал он, - много больше, чем вы себе можете представить.

Гхейт почувствовал головокружение. Он пытался сохранить инстинктивное подозрение которое он чувствовал по отношению к чужаку, при этом вести себя так, чтобы было очевидно полное отсутствие интереса к разговору, которое ожидалось бы при его низком положении в обществе.

- Этот ваш а