ГЛАВА ШЕСТЬ
перевод -марнеус калгар.http://dawnofwar.org.ru/index/8-6278

Диаспорекс
Расплавленное Сердце
Молодые Боги

НЕНАВИДЯ ТО положение, в котором они оказались, Капитан Железных Рук Балхаан не мог не восхищаться мастерством капитанов флота Диаспорекс. В течение почти пяти месяцев им удавалось уклоняться от судов X Легиона около системы Кароллис Малого Скопления Бифолда с эффективностью, которая была недоступна даже самым опытным капитанам Железных Рук.
Всё могло измениться теперь, когда Феррум с небольшим отрядом кораблей поддержки сумели отделить несколько кораблей от большего скопления вражеского флота и увести их к газообразным кольцам Звезды Кароллис, откуда началось осуществление их плана. Феррус Манус, Примарх Железных Рук, с горечью отметил, что они будут виновны в трагическом уничтожении Диаспорекса. Они попали во внимание 52-ой Экспедиции совершенно случайно, когда передовые суда разведки пересекли западные пределы скопления и засекли несколько необычных вокс-передач.
Этот район космоса включал три системы, в двух из которых имелось несколько пригодных для жизни миров, которые вернулись в лоно Империума с минимальным сопротивлением. Дальние разведывательные суда обнаружили существование других систем глубже в скоплении, с природными условиями, достаточными для жизни. Сначала предположили, что сигналы поступили из ещё не завоеванной части космоса. Но до приказа о массовом наступлении они ещё раз засекли необычные переговоры, на сей раз в Имперском космосе около Звезды Кароллис.
Примарх Железных Дланей немедленно приказал офицерам-связистам экспедиции определить местонахождение источника передач, после чего было быстро определено, что неизвестный флот некоторой величины находился в Имперском космосе. Никаким другим экспедициям не предписывалось работать поблизости, а ни один из недавно приведённых к согласию миров не имел космических флотов. Таким образом, Феррус Манус объявил, что эти нарушители должны быть найдены и устранены прежде, чем могло начаться любое наступление.
И, таким образом, охота началась.
Балхаан стоял за железной кафедрой, бывшей его командным пунктом на Ферруме, боевом крейсере среднего класса, который верно служил в составе 52-ой Экспедиции в течение почти полутора столетий. Шестьдесят из них он был под командой Балхаана. Он гордился, что это было лучшее судно и лучшая команда во всём флоте. Он не признавал ничего, кроме самого лучшего.
Корабль бы назван в честь Примарха X Легиона, Ферруса Мануса. Мостик Феррума был обставлен по - спартански, каждая его поверхность была чистой и блестящей. Хотя там и были украшения, они были сведены к минимуму, и судно выглядело больше, чем было на самом деле, когда впервые было запущено с Марсианских верфей. Оно было быстрым, смертоносным и прекрасным, как раз для охоты за этим неизвестным флотом.
Охота оказалась проблематичной, поскольку флот явно не желал, чтобы его нашли. Однако, в конечном счете, местонахождение таинственного флота было найдено, когда боевая баржа Железная Воля случайно наткнулась на неопознанную группу судов и перехватила их прежде, чем те смогли сбежать.
К удивлению и восхищению большого контингента Механикумов, суда, оказалось, были созданы людьми. Был немедленно проведен допрос выживших членов команды. Выяснилось, что эти корабли были частью большего флота, который захваченные члены команды называли Диаспорексом, и он был старше, чем сам Империум.
Балхаан серьёзно увлекался историей древней Терры, много читал о Золотом Веке Технологий, который был тысячи лет назад. О том, как мрак Вечной Ночи опустился на галактику, когда человечество совершало путешествия от Терры на больших колонизационных флотах. Суть Большого Крестового похода была в том, чтобы восстановить то, что было достигнуто первыми колонизаторами и затем утрачено в анархии Эры Раздора. Такие древние флоты были легендарны, поскольку суда самого раннего покорения звёзд несли детей древней Терры к самым далеким уголкам галактики.
Обнаружение их потомков было объявлено чудом непосредственно Феррусом Манусом.
Используя информацию, добытую у захваченного экипажа, был установлен контакт с этими древними братьями, но что очень не понравилось 52-ой Экспедиции, так это то, что
Диаспорекс включал в себя множество несопоставимых элементов, которые вошли в его состав за долгие тысячелетия. Древние человеческие суда летели рядом со звездолётами, принадлежавшими целому ряду инопланетных рас, и вместо того, чтобы отвергнуть такое загрязнение, как приказывал Император, капитаны флота Диаспорекс приветствовали их в своём составе. Так формировались совместные армады, которые преодолевали тьму космоса.
В духе братского прощения, Феррус Манус великодушно предложил репатриировать тысячи людей и доставить Диаспорекс к приведённым к согласию мирам, если они подчинятся воле Императора Человечества.
Предложение примарха было отклонено и все контакты разорваны.
Столкнувшись с таким оскорблением воли Императора, Феррус Манус не имел другого выхода, кроме как повести 52-ую Экспедицию в законную войну против Диаспорекса.

БАЛХААН И Феррум были авангардом в войне Примарха, и сейчас он был удостоен чести нанести ответный удар по людям, посмевших отвернуться от Императора и зарождающегося Империума. Как и судно, которым он командовал, Балхаан был решителен и неумолим, как и подобает воину Клана Кааргал. Он командовал флотом в ледяных морях Медузы уже на свою пятнадцатую зиму и знал изменяющиеся течения моря лучше, чем кто-либо другой. Ни один человек, служивший под его командованием, никогда не посмел подвергнуть сомнению его приказы, и ни один человек никогда не подводил его. Его чёрная броня Марк IV была отполирована до зеркального блеска, белый, шерстяной плащ, прошитый серебряной нитью, ниспадал к его коленям. Тесак зеленокожего отсёк ему левую руку три десятилетия назад а омертвевшую правую оторвало лишь год спустя. Теперь обе его руки были сильно аугметизированы полированной сталью, но Балхаану нравились его новые механизированные конечности. Ведь плоть, даже плоть Астартес, была слаба и, в конечном счете, могла подвести.
Получить Благословение Железа было благом, не проклятием.
Возбуждённый гул заполнил мостик, но Балхаан простил команде их волнение, поскольку Феррум должен был взять на себя честь нанести первый удар. Главный вид был заполнен тёмной пустотой космоса, освещенный сверкающим сиянием Звезды Кароллис. Множество мерцающих линий образовало петли поперек дисплея: траектории полета, следы торпед, области и векторы точек перехвата, которые предназначались, чтобы положить конец двум кораблям, находившихся в нескольких тысячах километров от его носа.
Ирония этой охоты не ускользнула от Балаана, поскольку, несмотря на звание капитана боевого корабля, вне его обязанностей он не был бесчувственным человеком. Это были человеческие корабли, и, напав на них, он разрушал частичку истории, которая так очаровывала его.
- Ложитесь на новый курс, ноль два три, - приказал он, сильно сдавливая кафедру своими железными пальцами. Он не позволил эмоциям завладеть собой, поскольку они приблизились к двум неуклюже перемещающимся крейсерам, которых они сумели отделить от флота Диаспорекс. Но он не смог сдержать маленькую улыбку триумфа, когда увидел, подошедшего к нему офицера- артиллериста, сжимавшего планшет данных в своих сильных руках.
- У вас есть цели для передовых батарей, Аксарден? - спросил Балхаан.
- Да, сэр.
- Сообщите артиллерийским палубам, - сказал Балхаан, - и выйдите на оптимальную дистанцию, прежде чем открыть огонь.
- Да, сэр, - ответил Аксарден, - а те контейнеры, которые они сбросили?
Балхаан включил питание пиктеров правого борта и увидел, как вдалеке дрейфовали огромные грузовые контейнеры, которые сбросили крейсеры. В попытке достичь большей скорости, враги оставляли груз, который перевозили. Но этого было недостаточно, чтобы Имперские суда не смогли поймать их.
- Игнорировать их, - приказал Балаан. Концентрация на крейсерах. Мы возвратимся позже и исследуем то, что они несли.
- Очень хорошо, сэр.
Балаан опытным глазом прикинул расстояние до этих двух крейсеров. Они шли по изгибающейся траектории вокруг короны звезды, надеясь скрыться в электромагнитных помехах, которые бушевали у её кромок. Но Феррум был слишком близко, чтобы разгадать их такой неуклюжий маневр.
Неуклюжий...
Балаан удивлённо вскинул брови, поражаясь очевидной тупости его добычи. Все, что он знал о Диаспорексе, говорило, что его капитаны были высоко квалифицированы. Но то, что, они не понимали, такую очевидную хитрость, было крайне подозрительным.
- Артиллерийские палубы сообщают о готовности всех орудий открыть огонь, - сообщил Аксарден.
- Очень хорошо, - кивнул Балхаан, волнуясь, что он мог упустить что-то важное.
Два судна следовали по расходящейся траектории, постепенно отклоняясь друг от друга. Балхаан знал, что должен приказать дать полный вперёд, чтобы попасть в интервал, давший бы ему прекрасную возможность открыть огонь по обоим судам. Но он пока не отдавал приказа, зная, что было что - то не так.
Его худшие опасения внезапно подтвердились, когда палубный офицер закричал:
- Новые контакты! Множество сигналов!
- Именем Медузы, откуда они взялись?! - вскричал Балхаан, поворачивая своё огромноё тело перед дисплеями офицерского управления. На дисплее замигали красные огни, и Балхаан уже знал, что они были позади его судов.
- Я не знаю, - сказал палубный офицер, но как раз когда он говорил, Балхаан понял, откуда они взялись, и обратил пристальный взгляд на командный пункт. Он вызвал внешние пиктеры и в ужасе увидел, как грузовые контейнеры, оставленные их кораблями, раскрылись и извергли множество мерцающих стрел; истребители и бомбардировщики, без сомнения.
- Полный вперёд! - приказал Балаан, хоть и понимал, что было уже слишком поздно. Ложитесь на новый курс, девять семь ноль, и запускайте перехватчики. Активизируйте орудия ближней защиты. Всей охране защищать периметр.
- А что с крейсерами? - спросил Аксарден.
- К чёрту крейсеры! - рявкнул Балхаан, наблюдая, как те замедлились и начали поворачиваться к Ферруму. - Они были не более чем приманки, и как я, дурак, мог попасться на это?!
Он услышал скрип металлической палубы под ногами, поскольку Феррум начал отчаянный разворот, чтобы встать лицом перед этим новым противником.
- Торпеды запущены! – сообщил палубный офицер. - Удар через тридцать секунд!
Балхаан крикнул:
- Контрмеры! - хоть он и знал, что любая торпеда, запущенная с такого близкого расстояния, практически гарантированно достигнет цели. Феррум продолжал поворачиваться, и Балаан почувствовал сильную вибрацию от огня защитных орудий, когда те начали стрелять по приближающимся снарядам. Некоторые из вражеских торпед были сбиты, беззвучно взрываясь в вакууме, но далеко не все.
- Двадцать секунд до удара!
- Полный стоп, - приказал Балхаан. Обратный поворот, который мог бы отбросить некоторых из них. Это была тщетная надежда, но лучше уж тщетная надежда, чем вообще никакой. Его перехватчики уже были запущены, они, возможно, собьют еще несколько торпед перед атакой вражеских сил. Его судно сильно накренилось на один бок, когда боевой крейсер повернул корпус быстрее, чем разрешалось при его постройке. Скрипы и стоны судна были болезненны для слуха Балхаана.
- Железное Сердце сообщает, что было атаковано вражескими крейсерами. Тяжелые повреждения.
Балхаан посмотрел на главный дисплей, наблюдая меньшее Железное Сердце, покрытое цепочками взрывов. Точки света мерцали между судном и атакующими, тишина и расстояние преуменьшали свирепость столкновения.
- У нас есть собственные проблемы, - сказал Балхаан. Железному Сердцу придётся сражаться в одиночку.
Он схватился за кафедру, в очередной раз услышав крик офицера.
- Удар через четыре, три, два, один ...
Феррум сильно качнуло, палуба ушла из-под ног, когда торпеды ударили в заднюю четверть правого борта. Зазвенели предупредительные сигналы, изображение на главном дисплее мигнуло и погасло. Огонь охватил трубопроводы, шипящий пар вырвался на мостик.
- Доложить о повреждениях! - закричал Балхаан, сломав командную кафедру своей хваткой. Сервиторы и пожарная команда бросились тушить пожар.
Балхаан видел сожженных членов экипажа на разрушенных пультах управления, их плоть и униформа почернели от огня. Он наклонился к артиллерийскому офицеру и крикнул:
- Открыть огонь из всех орудий, развернуть всю защиту!
- Сэр! - крикнул Аксарден.- Несколько наших кораблей будет в зоне поражения.
- Сделайте это! - приказал Балхаан.- Иначе им некуда будет возвращаться, и они погибнут в любом случае. Открыть огонь!
Аксарден кивнул и начал пробираться по покореженной палубе, чтобы выполнить приказ капитана.
Вражеские истребители скоро поймут, что Феррум все еще мог достойно ответить.

ПОКОИ ПРИМАРХА на борту боевой баржи, Железного Кулака, были сделаны из камня и стекла, столь же холодного и сурового как замёрзшая тундра Медузы, и Первый Капитан Сантор мог почти чувствовать здесь холод его ледяного домашнего мира. Блоки мерцающего обсидиана, вырезанного из подводных вулканов, обеспечивали полумрак в залах, а стеклянные стойки с военными трофеями и оружием стояли как молчаливые часовые наиболее интимных минут Примарха.
Сантор наблюдал, как почти обнажённый Феррус Манус стоял перед ним, служащие мыли его твердую железную плоть и умащивали её маслами, прежде чем очистить острыми ножами. Когда всё было закончено, оруженосцы облачили его в боевую броню, мерцающие черные пластины полируемого керамита, который был создан Мастером- Адептом Марса Малеволусом.
- Скажи мне ещё раз, капитан Сантор, - начал Примарх, его голос был груб и полон кипучей ярости вулкана Медузы. Как получилось, что такой опытный капитан, как Балхаан, потерял три корабля и не сумел подбить ни одного наших врагов?
- Похоже, что он угодил в ловушку, - сказал Сантор, выпрямляя спину, при разговоре. Служить Первым Капитаном и адъютантом у Примарха Железных Рук было самой большой честью его жизни. В то время, как он наслаждался каждым моментом, проведенным с его возлюбленным лидером, были и моменты, когда гнев его походил на изменчивое ядро их родины, непредсказуемый и ужасающий.
- Ловушка? - зарычал Феррус Манус, - проклятье, Сантор, мы стали невнимательными! Месяцы преследования сделали нас безрассудными и опрометчивыми. Так не должно быть!
Феррус Манус возвышался над слугами, его плоть была бледна, как если бы была вырезана изо льда. Шрамы от ранений, которые он получил в сражениях, пересекали его кожу; Примарх Железных Рук никогда не отказывался быть примером для своих воинов. Его коротко стриженые волосы были черны как уголь, его глаза блестели как серебряные монеты, а его характер был выкован столетиями войн. Другие Примархи могли бы считаться прекрасными созданиями, красивые мужчины ставшие богоподобными, влившись в ряды Астартес, но Феррус Манус не считал себя таким.
Глаза Сантора остановились на том месте, где они всегда были – на мерцающем серебряном наплечнике Примарха. Металл его оружия и рук мерцал и слегка колебался, как если бы состоял из жидкой ртути, которая втекла в «форму» могущественных рук и каким-то образом осталась там навсегда. Сантор видел невероятные вещи, сделанные этими руками, механизмы и оружие, которые никогда не подводили, всё, что было сделано руками Примарха без потребности молота и наковальни.
- Капитан Балхаан уже на борту, чтобы лично извиниться за его поражение. Он хочет отказаться от командования Феррумом.
- Извиниться?! - воскликнул Примарх.- Что ж, для этого мне нужна его голова.
- С уважением, мой лорд, - сказал Сантор, - Балхаан - опытный капитан, и возможно стоит поступить менее жестко. Вы могли бы просто забрать у него оружие.
- Его оружие? Какая мне от него польза? - проворчал Манус Феррус, заставляя своего адъютанта вздрогнуть.
- Очень небольшая, - согласился Сантор, - хоть, вероятно, и большая, чем если бы Вы просто отрубили ему голову.
Феррус Манус улыбнулся, его гнев исчез так же стремительно, как и появился.
- У тебя есть редкий дар, мой дорогой Сантор. Расплавленное сердце Медузы обжигает мою грудь и иногда оно проявляет себя прежде, чем я могу подумать.
- Я – лишь ваш скромный слуга, - сказал Сантор.
Феррус Манус отмахнулся от оруженосцев и прошёл вперёд, встав перед Сантором. И хотя Сантор был высок для Астартес и был в доспехах, Примарх возвышался над ним, его сияющие серебряные глаза были словно без зрачков. Сантар подавил дрожь, поскольку эти глаза походили на осколки кремня, твердые, безжалостные и острые. Аромат порошка и масла шёл от его тела, и Сантор чувствовал, что его душа открылась перед тем пристальным взглядом, каждая его слабость и недостаток были как на ладони.
Сантор происходил непосредственно с Медузы, черты его лица были словно высечены из камня, его серые глаза были подобны большим штормам, что бушевали в небесах его родного мира. Когда он был принят в Легион, много десятилетий назад, его левая рука была удалена и заменена на бионическую. С тех пор и обе его ноги были заменены, осталась лишь левая рука.
- Ты для меня намного большее, Сантор, - сказал Феррус Манус, положив руки на наплечники своего адъютанта. - Ты - лед, который подавляет огонь во мне, когда тот угрожает сокрушить здравый смысл, данный мне Императором. Очень хорошо, что ты не позволил мне отрубить ему голову. Какое наказание ты предложил бы?
Сантор глубоко вздохнул, когда Феррус Манус отстранился от него и возвратился к оруженосцам, от такого выражение уважения Примархом у него пересохло во рту.
Рассердившись на самого себя, он отбросил свою мгновенную слабость и сказал:
- Капитан Балхаан извлёк ошибки из этого сражения, но я соглашаюсь, что его слабость должна быть наказана. Снятие его с должности капитана Феррума нанесёт удар по моральному состоянию его команды. Если они хотят восстановить их честь, то будут нуждаться в лидерстве Балхаана.
- Итак, что ты предлагаешь? - спросил Феррус.
- Что-нибудь, что покажет, что он обратил на себя ваш гнев, но, в то же время, что Вы милосердны и даёте ему и его команде шанс вернуть ваше доверие.
Феррус Манус кивнул, а оружейники уже приладили его нагрудник к спинной пластине, его серебряные руки размещались по обе стороны от него, они опустили льняные ткани в железные сосуды с душистыми маслами и умащивали ими его руки.
- Тогда я назначу одного из Железных Отцов, чтобы тот присоединился к командованию Феррумом, - сказал Феррус Манус.
- Ему не понравится это, - предупредил Сантора.
- Я не оставляю ему выбора, - сказал Примарх.

АНВИЛЛАРИУМ Железного Кулака напоминал титаническую кузницу. Огромные, свистящие поршни вздымались и падали на входе в приёмные покои, отдаленный лязг молотов отзывался эхом через листовой металл пола. Это было похожее на пещеру место, в
воздухе стоял острый запах масла и раскалённого металла, место, пропитанное промышленностью и машинами.
Сантор наслаждался шансом прибыть в Анвиллариум, ибо здесь планировались великие дела, а неразрывные узы братства ковались именно в этом месте. Быть в таком братстве было честью, о которой мечтали лишь немногие, не говоря уже о том, чтобы осуществить это.
Прошло два месяца после неудачной встречи капитана Балхаана с кораблями Диаспорекса, а 52-ая Экспедиция ни на шаг не приблизилась к уничтожению вражеского флота. Новое предостережение, вызванное поражением Балхаана, означало, что другие суда не были потеряны, но также и то, что решающая битва была практически исключена.
Сантар и остальная часть его воинов из Клана Аверни стояли по стойке «вольно», охраняя большие ворота, которые вели в Железную Кузницу, самый секретный реклюзиум Примарха. Морлоки собрались в дальнем конце Анвиллариума, мерцающая сталь их Терминаторской брони отражала красный огонь факелов, которые висели на стенах в железных держателях. Солдаты и высокопоставленные офицеры Имперской Армии стояли вместе с Адептами Механикус, и Сантор кивнул с уважением, когда встретился с горящим взглядом их старшего представителя, Адепта Ксантуса.
Как капитан Первой Роты, его обязанностью было «опознать» Примарха, и он шагал к центру Анвиллариума. Знаменосцы Легиона прошли, чтобы стать около него. Одно знамя было личным баннером Примарха, изображавшим убийство им большого червя Азирнота, в то время как на другом был герб Легиона Железных Рук. Изображения на знамёнах были сшиты из мерцающей серебряной нити на черном бархате, их края были изорваны во множестве мест пулями и лезвиями. И хоть оба всегда были в гуще сражений, никто не пал или поколебался в тысячах побед.
Ворота полностью открылись со свистом пара и жаром печи, и Примарх вошёл в Анвиллариум. Его броня блестела от масел, а бледная кожа зарумянилась от жара. Все присутствующие здесь воины, за исключением Терминаторов, преклонили колени в честь могущественного Примарха, который нёс свой огромный молот, Крушитель Кузниц, поднятый к огромному наплечнику в форме собачьего зуба.
Броня Примарха была черна, каждая ее поверхность была выкована вручную, каждый её изгиб и угол были совершенны, её величественность соответствовала только существу, которому она принадлежала. Высокий латный воротник из чёрного железа поднимался позади его шеи, а рельефные заклепки гордо проступали по краям каждой пластины.
Лицо Примарха было словно вырезанным из мрамора, выражение его лица и тяжелые брови хмурились в тлеющем гневе. Когда Феррус Манус шёл среди его воинов, любая весёлость пресекалась сама собой перед безжалостным боевым лидером, который требовал совершенства и презирал слабость во всех вещах.
Позади Ферруса Магнуса шла высокая фигура Кистора, командира астропатов флота, обмотанного в кремово-чёрные одежды, обрамленные по краям золотым антемионом. Его голова была обрита, ребристые кабели тянулись от висков и макушки, исчезая во тьме металлического капюшона, который обтягивал его голову. Глаза астропата горели мягким розовым светом, а в честь его принадлежности к Железными Рукам его правая рука была заменена аугметической. В другой руке он сжимал посох с глазом на вершине, золотой пистолет, подаренный ему Примархом, был прикреплён на поясе.
Сантор встал перед Примархом и протянул руки, чтобы получить его молот. Феррус Магнус кивнул и переложил огромное оружие в протянутые ладони Сантара; вес был огромен даже для одного из Астартес Императора. Его рукоять была цвета чёрного дерева, инкрустированная серебряными и золотыми нитями, которые образовывали форму молниевого болта. Её изголовье было вырезано в форме могущественного орла, его колючий клюв дополнял грозный вид и заострённые крылья. Честь держать оружие, выкованное на Терре самим Примархом, не поддавалась исчислению.
Он стоял с одной стороны, держа молот у ног, а два знаменосца шли на расстоянии одного шага позади великого лидера, когда он начал обходить помещение. Не для Феррауса Мануса проводились ритуалы конференций или встреч, он собирал военные советы в комнате без стульев или формальностей, где поощрялись споры и вопросы.
- Братья, - начал Феррус Магнус, - я принёс весть от одного из моих братьев Примархов.
Железные Руки приветствовали услышанное, всегда благодарные за новости об их братьях Астартес раскиданых по галактике. Праздновать триумфы других экспедиций было правильным и надлежащим, но это также давало Железным Рукам мотивацию, чтобы продвигаться дальше и достигать большего, для них Легион был никаким не на втором, по крайней мере, после Легиона Воителя.
- В ней говорится, что Имперские Кулаки Рогала Дорна были отозваны обратно к Терре, где его воины должны укрепить и стены императорского дворца.
Сантор увидел насмешливые взгляды, их замешательство отражало и его собственное. VII Легион должен был прервать Крестовый поход и возвратиться к колыбели человечества? Это был великолепный Легион, храбростью и силой равный Железным Рукам. Отстранять их от сражений не имело смысла.
Феррус Манус также увидел замешательство на лицах его воинов и сказал:
- Я не знаю, что побудило Императора принять такое решение, поскольку я не знаю ничего о каком-либо позоре, вынесенном Имперскими Кулаками, который мог бы вызвать такой отзыв. Они должны стать его преторианцами, и хотя это большая честь, честно заслуженная, это не для таких как мы, ведь мы ведем воины, чтобы их выиграть и ищем врагов, чтобы их разбить!
Одобрительные возгласы раздались подобно стуку молотов, Феррус Манус снова обошёл зал, его серебряные руки и глаза сияли в бесконечном мраке Анвиллариума.
- Волки Русса всегда лезут вперед, и список их побед растёт с каждым днём, но мы должны ожидать не меньше от Легиона, рождённом на мире, сердце которого бьется с тем же огнем, как и наши собственные.
- Какие-нибудь вести от Детей Императора? - спросил кто-то, и Сантар улыбнулся, зная, что Примарх любит говорить о его самом близком брате. Ледяная маска соскользнула с лица Мануса Ферруса, и он улыбался своим воинам:
- Действительно, они есть, друзья мои, - сказал Примарх.- Брат Фулгрим прибудет сюда с лучшей частью его экспедиции.
Ещё больше приветствий, громче, чем до того, отразились от металлических переборок зала. Дети Императора были самым дружеским из Легионов Астартес для Железных Рук. Братство между Фулгримом и Феррусом Магнусом было широко известно, два полубога сдружились сразу после их первой встречи.
Сантор знал легенду, которую его Примарх много раз рассказывал за праздничным столом, он уже так хорошо знал её, словно сам присутствовал там.
Это было под горой Народная, величайшей кузнице Урала, где Примархи встретились в первый раз. Феррус Манус тяжело работал с мастерами-кузнецами, которые когда-то служили Клану Террават во время Объединительных Войн. Примарх Железных Рук показывал непревзойдённое мастерство и удивительную силу его жидких металлических рук, когда Фулгрим со своей Стражей Феникса появились в кузнечном комплексе.
Никто из них прежде не встречал друг друга, но каждый почувствовал некую связь алхимии и науки, которая была заложена при их создании. Испуганным рабочим оба напоминали богов, которые сломили себя перед этими двумя могущественными воинами, как - будто боясь ужасного сражения. Феррус Манус потом рассказывал Сантору о том, как Фулгрим объявил, что он прибыл, чтобы выковать самое прекрасное оружие, когда-либо созданное, и что он понесёт его в начинающемся Крестовом походе.
Конечно Примарх Железных Рук не мог позволить такому хвастовству остаться без ответа, он рассмеялся Фулгриму в лицо, заявив, что такие «нежные» руки, как у того никогда не смогут сравниться с его собственными металлическими. Фулгрим принял вызов с королевским изяществом, и оба Примарха, раздевшись до пояса, работали без передышек много недель подряд. Кузнечный звон с оглушительным стуком молотов, шипение охлаждённого металла и добродушные подтрунивания двух молодых богов, поскольку они стремились превзойти друг друга – вот как проходило это время.
По истечении трех месяцев непрерывного тяжелого труда оба воина закончили оружие. Фулгрим выковал изящный боевой молот, который мог сокрушить гору единственным ударом, а Феррус Манус - золотой меч, который всегда горел кузнечным огнём. Оба оружия не имели себе равных из когда-либо созданных человеком. А после того, как они сравнили свои произведения, каждый Примарх заявил, что его противник сделал лучше.
Фулгрим сказал, что золотой меч не уступал тому, который носил легендарный герой Нуаду Серебрянная Рука, в то время как Феррус Манус клялся, что только могущественные боги грома из легенд викингов могли носить такой великолепный молот.
Не произнеся больше ни слова, Примархи обменялись оружием и поклялись в вечной дружбе, скрепив клятву рукопожатием.
Сантор смотрел на оружие, чувствуя силу, покоящуюся в нём, и зная, что больше чем просто мастерство использовалось в его ковке. Любовь и честь, верность и дружба, смерть и отмщенье... все было воплощено в этой величественной форме, и мысль, что брат по чести его Примарха создал это оружие, делало его поистине легендарным.
Он увидел, что Феррус Манус продолжал обходить вокруг зала Анвиллариума, его лицо ещё больше помрачнело.
- Да, мои братья, приветствие. Для нас будет честью сражаться рядом с воинами Фулгрима, но он придёт нам на помощь, потому что мы были слабы!
Одобрительный гул немедленно затих и воины начали с тревогой переглядываться друг с другом, ни один не желал встретиться с взглядом разгневанного Примарха, когда он заговорил:
- Диаспорекс продолжает ускользать от нас, а ведь есть ещё миры в Меньшем Скоплении Бифолда, которые требуют света Имперских Истин. Как получается, что флот из кораблей, которые на тысячи лет древнее наших, да ещё и во главе с простыми смертными, может ускользать от нас?! Ответьте мне!
Никто не посмел ответить, и Сантор почувствовал позор от их слабости в каждой частице своего существа. Он сильно схватил рукоять молота, чувствуя изящное мастерство под сталью аугметической руки, и внезапно осознал ответ.
- Это потому, что мы не можем сделать это в одиночку, - сказал он.
- Точно! – сказал Феррус Манус, - Мы не можем сделать это в одиночку. Изо всех сил в течении многих месяцев мы пытались выполнить эту задачу самостоятельно пока, наконец не стало ясно, что мы не может. Во всем мы стремимся уничтожить слабость, но в том, что бы попросить помощи у моих братьев нет слабости! Слабостью будет отрицание того, что помощ нам необходима! Сражаться без надежды, когда есть те, кто с удовольствием протянул бы руку помощи, глупо и я как и все долго был к этому слеп.
Примарх шагнул назад ко входу в Анвиллариум и положил руку на плече астропата Кистора. Могущественный примарх затмил человека и эта близость,казалось, вызвала у астропата боль.
Феррус Магнус протянул руку и Сантор выступил вперед, протянув молот. Примарх, принял свой молот и высоко поднял его над головой, словно то не весил вообще ничего.
- Мы больше не будем сражаться в одиночку! –крикнул Феррус Манус. – Кистор сказал мне, что его голоса поют о скором прибытии моего брата. Через неделю Гордость Императора и флот 28й экспедиции прибудут и мы вновь будем сражаться рядом с нашими братьями из Детей Императора!

"Иногда доброе дело - это просто побочный эффект злодеяния" - ​Альфариус.
Все равны в желудке тиранида!
Поглощенные Варпом, с выпитой душой, закатанные Некронтиром, убитые по непонятным мотивам, или случайно затоптанные пробегающим Сквигготом....

перевод -марнеус калгар.http://dawnofwar.org.ru/index/8-6278

Будут и другие океаны
Восстановление
Феникс и Горгон

ОН НАЧАЛ откалывать от мрамора небольшие, предварительные осколки, но чем больше он чувствовал уверенность в своей правоте, тем сильнее чувствовал злость по отношению к Беке Кински. Он нашёл себя рубящим мрамор, словно дикое животное. Остиан выдохнул несвежий воздух через дыхательную маску и отошёл от мраморного блока, прислоняясь к окружающим его металлическим лесам.
Мысль о Беке заставила его сдавить рабочее зубило, он сжал челюсти от злости. Работа над скульптурой шла не так гладко, как ему бы хотелось. Линии выходили более угловатые и резкие, чем обычно, но он не мог помочь себе, горечь была слишком большой.
Он вспомнил день, когда они с Сереной шли, взявшись за руки к посадочной палубе, их обуревали радостные и беззаботные мысли, ведь они вскоре откроют новый мир вместе. Коридоры Гордости Императора возбуждённо гудели, узнав про победу Детей Императора на Лаэране или, если называть официально, на Двадцать Восемь Три.
Серена пришла, чтобы разделить с ним мгновение, когда разнесётся новая весть, одетая в потрясающее платье, которое, был уверен Остиан, не подходило для пребывания в мире, где поверхность полностью состояла из воды. Они смеялись и шутили, когда проходили через невероятные, высокие галереи судна, присоединяясь к всё большему количеству летописцев, чем ближе они подходили к посадочной палубе.
Было хорошее настроение, художники и скульпторы смешались с писателями, поэтами и композиторами в счастливой толпе; Астартес в броне сопровождал их к их транспортам.
- Нам так повезло, Остиан, - пробормотала Серена, когда они пробирались к огромным, позолоченным дверям.
- Почему? - спросил он, слишком увлечённый праздничной атмосферой толпы, чтобы заметить зловещий взгляд Беки Кински, направленный ему в спину. Он, наконец, мог увидеть океан, и сердце его подпрыгнуло в груди при мысли о такой поразительной вещи. Он успокаивал себя, помня труды суматуранского философа, Салонума, который говорил, что истинное путешествие состояло не в поиске новых видов, но в наличии новых глаз, чтобы видеть их.
- Лорд Фулгрим ценит важность того, что мы делаем, дорогой, - объяснила Серена. Я слышала, что в некоторых экспедициях для летописцев считается удачей увидеть воина Астартес, не говоря уже о путешествии на поверхность приведённого к согласию мира.
- Хорошо, но это не так, ведь Лаэр уже не враждебны, - сказал Остиан. От них ничего не осталось, они все мертвы.
- И это хорошо! Я слышала, что Воитель еще ни разу не пустил ни одного своего летописца на поверхность Шестьдесят Три Девятнадцать.
- Я не удивлен, - сказал Остиан. Говорят, что там все еще оказывается сопротивление. Таким образом, я могу предположить, почему Воитель никому не разрешил спускаться вниз.
- Сопротивление, - усмехнулась Серена, - Астартес скоро подавят его. Что могло случиться? Разве ты не видел их? Они как боги! Неукротимы и бессмертны!
- Я не знаю, - сказал Остиан, - я слышал, некоторые слухи в Ла Венеции о нескольких ужасных несчастных случаях.
- Ла Венеция, - с презрением воскликнула Серена. - Ты должен бы знать, лучше не верить тому, что ты услышишь в этом гадюшнике, Остиан.
Это, по крайней мере, было верно, подумал Остиан. Ла Венеция была частью корабля, которую Дети Императора отвели летописцам, большой зал на верхних палубах, который служили местом развлечений, пиров, выступлений и отдыха. Во время боевых действий Остиан проводил вечера там, беседуя, распивая спиртное и обмениваясь заметками с товарищами по искусству. Идеи лились рекой, возбуждение одолевало его от пребывания в атмосфере, где фонтанировали замыслами и оживлённо спорили. Каждый раз они приобретали некоторую странную новую форму, которую её создатель еще не постиг; и это просто опьяняло.
Да, Ла Венеция способствовала рождению идей, но когда вино лилось рекой, это был и рассадник скандалов и интриг. Остиан знал, что невозможно было поместить много людей от искусства в одном месте, не создав при этом множество сплетен, часть, несомненно, верных, но многих дико неточных, клеветнических и откровенно безумных.
Но в историях, которые ходили о свирепости сражений на Лаэране, была правда. Некоторые люди говорили о трёхстах убитых Астартес, но другие увеличивали это число до семисот.
В такие числа было почти невозможно поверить, а Остиан мог только задаться вопросом о силе того, кому нужно было уничтожить всю цивилизацию всего за месяц. Было конечно верно, что Астартес, которых он видел на корабле, последнее время стали более мрачными, но неужели жертвы были столь многочисленны?
Все мысли о погибших Астартес были забыты, когда они с Сереной вошли через огромные ворота на посадочную палубу, которые отделяли её от остальной части корабля. У Остиана челюсть отвисла от такого размера и шума в этом месте. Потолок палубы терялся во мраке, а сервиторы и техника в её дальнем конце казались крошечными из-за расстояния. Холодная чернота космоса была видна через сверкающий прямоугольник красного света, который обозначал края защитного поля. Остиан вздрогнул, ужаснувшись тому, что могло случиться, если поле рухнет.
Грозные Штормовые Птицы и Громовые Ястребы были установлены на пусковых рельсах, которые протянулись по всей длине палубы. Их фиолетовые и золотые корпуса были чистыми и сверкали, поскольку за ними хорошо ухаживали.
Специальные платформы передвигались по палубе, перевозя ящики со снарядами и стойки с ракетами, грохотали топливные цистерны, а ярко одетые служащие спокойно управляли этим хаосом. Это показалось Остиану крайне удивительным. Всюду, куда он смотрел, он мог видеть деятельность, флотскую суету, бывший недавно в состоянии войны; оглушительная промышленность смерти казалась механической и скучной от повторений.
- Прикрой рот, Остиан, - сказала Серена, усмехнувшись его изумлению.
- Извини, - пробормотал он, на каждом шагу встречая новые чудеса: огромные подъемные приспособления, несущие бронированные транспортные средства в механизированных когтях, как если бы те вообще ничего не весили, стройные ряды воинов Астартес, маршировавших к боевым кораблям и от них.
Их построили в шеренгу, и Остиан скоро отдал должное замысловатым маршрутам движения по посадочной палубе, понимая, что без них это место было бы кошмаром неразберих и беспорядков. Там, где прежде среди летописцев проявлялась непочтительность, теперь всё легкомыслие улетучилось, когда они добрались по посадочной палубе к высокому, красивому воину Астартес и паре итераторов, стоявших на возвышении, драпированном фиолетовой тканью. Он узнал Космического Десантника, Первого Капитана Юлия Кеосорона, воина, который посещал концерты Кински, но он никогда прежде не видел итераторов.
- Почему здесь итераторы? - прошептал Остиан. Я уверен, тут нет колеблющихся.
- Они не для Лаэр, - сказала Серена. Они для нас.
- Для нас?
- Безусловно. Хоть лорд Фулгрим и ценит нас, я предполагаю, что он все еще хочет удостовериться, что мы увидим, и по возвращении будем говорить нужные вещи. Я уверена, что ты помнишь Капитана Юлия и человека слева с редкими волосами, это – Иполида Зигманта, достаточно влиятельный человек. Он, по-моему, слишком сильно любит звук собственного голоса, хотя я предполагаю, что это - профессиональный риск для итератора.
- А женщина? - спросил Остиан, его задело непроницаемое выражение лица женщины с волосами цвета воронова крыла.
- Это, - сказала Серена, - Коралина Аценса. Она – что гарпия: актриса, итератор и красавица. Три причины не доверять ей.
- Что ты хочешь сказать? Итераторы должны здесь распространять свет Имперских Истин.
- Действительно, должны, мой дорогой, но есть некоторые, которые используют слова, чтобы скрыть свои мысли.
- Ну, она достаточно привлекательна.
- Мой дорогой мальчик, ты должен знать, что внешность обманчива. У одного с самообладанием Гефеста может быть самая прекрасная душа, в то время как у неё с привлекательностью Cytherea может быть самое жестокое сердце.
- Верно… - согласовал Остиан, посмотревший мельком на фигуру с синими волосами, Беку Кински, и вспомнив её неудавшееся обольщение.
Он повернулся к Серене и сказал:
- Если это правда, Серена, как я могу доверять тебе, если ты - тоже красива?
- Ах, ты можешь доверять мне, потому что я – художник, и поэтому ищу правду во всех вещах, Остиан. Актриса стремится скрыть своё реальное лицо от зрителей, показывая только то, что она хотела бы, чтобы увидели.
Остиан весело рассмеялся и обратил пристальный взгляд на платформу, поскольку Капитан Юлий Кеосорон начал говорить, у него был очень мелодичный голос, достойный итератора.
- Уважаемые летописцы, я рад видеть Вас здесь сегодня, поскольку Ваше присутствие - доказательство того, чего я со своими воинами сражались на Лаэране. Сражения были трудны, я не буду отрицать этого, они потребовали всей нашей выносливости, но такие условия только помогают нам в наших поисках совершенства. Как нас учил Лорд Командир Эйдолон, мы всегда нуждаемся в сопернике, чтобы проверить себя, и с кем мы можем сравнить свое мастерство. Вы были выбраны как самые лучшие документалисты и летописцы нашей экспедиции, чтобы спуститься на поверхность этого нового Имперского мира и рассказать другим, что Вы видели.
Остиан почувствовал непривычную гордость от похвалы Астартес, удивлённый красноречием, с которым воин произносил свою речь.
- Лаэран - все еще место боевых действий, и когда соединения Лорда Командира Фаддея Файла займут планету, я обязан предупредить Вас, что Вы будете наблюдать свидетельства нашей войны и жестокие, кровавые последствия битв. Не бойтесь того, чтобы рассказать правду о войне, Вы должны увидеть всю её: славу и жестокость. Вы должны ощутить историю.
Ни одна душа не шевельнулась; Остиан и не ожидал ничего другого. Увидеть поверхность нового мира для всех было слишком заманчивым, чтобы сопротивляться, и он прочёл на лице Кеосорона то же мнение.
- Тогда мы начнем с распределения на транспорты, - сказал Кеосорон, и два итератора, спустившись от платформы, двинулись среди собранных летописцев с планшетами данных, проверяя имена в списках, и направляя их к определяемому транспорту, который доставит их на поверхность планеты.
Коралина Аценса пошла по направлению к нему, его пульс ускорился, когда он познал всё мощь воздействия её красоты. Изящная, словно великолепная скульптура, её волосы были столь темными, это походили на блестящее масло. Ее полные губы были покрашены в яркий пурпур, а ее глаза светились внутренним светом, что говорило о дорогой аугметике.
- Ваши имена? - спросила она. Остиан потерялся в мягком, мелодичном звуке ее голоса. Ее слова текли по нему словно горячий туман. Он сморщил лоб, пытаясь вспомнить своё имя.
- Его зовут Остиан Делафор,- сказала Серена надменно, - а моё - Серена де Анжелус.
Коралина проверила свой список и кивнула.
- Ах, да, госпожа де Анжелус, Вы отправитесь на Полете Совершенства, Громовой Ястреб уже здесь.
Она повернулась, чтобы пройти дальше, но Серена взяла её за рукав и спросила:
- И мой друг?
- Делафор... да, - пробормотала Коралина. Я боюсь, что Ваше приглашение на поверхность отменено.
- Отменено?! - спросил Остиан. О чем Вы говорите? Почему?
Коралина покачала головой:
- Я не знаю. Все, что я знаю, - то, что у Вас нет разрешения посетить Двадцать Восемь Три.
Речь её звучала чарующе, но резанула его по сердцу, что раскалённые ножи.
- Я не понимаю, кто мог отменить мое приглашение?
Коралина с раздражением проверила свой список.
- Здесь говорится, что Капитан Кеосорон отменил его по просьбе госпожи Кински. Это - все, что я могу сказать Вам. Теперь извините.
Красивый итератор прошла дальше, а Остиан остался стоять, ошеломлённый и безмолвный от величины злобы Беки Кински. Он осмотрел палубу и увидел, что она поднимается по посадочному трапу Штормовой птицы и посылает ему насмешливый воздушный поцелуй.
- Сука! - он сжал кулаки. Я не могу в это поверить.
Серена положила свою ладонь на его руку и сказала:
- Это нелепо, мой дорогой, но если ты не можешь полететь, тогда и я не буду. Увидеть Лаэран без тебя ничто, если тебя не будет рядом.
Остиан встряхнул головой.
- Нет, ты летишь. Я не хочу, чтобы это синеволосое чудо испортило путешествие нам обоим.
- Но я хочу показать тебе океан.
- Будут и другие океаны, - сказал Остиан, изо всех сил пытаясь сдерживать своё горькое разочарование. Теперь пойди, пожалуйста.
Серена медленно кивнула и поцеловала его в щёку. В порыве Остиан взял ее за руку и наклонился вперед, чтобы поцеловать ее в губы, но лишь прикоснулся к её напудренной щеке. Она улыбнулась и сказала:
- Я расскажу тебе всё об этом во всех подробностях, когда вернусь, обещаю.
Остиан наблюдал за её Громовым Ястребом до того, как пара мрачных солдат сопроводила его обратно к мастерской.
Там он начал яростно крушить мрамор.

В МЕДИЦИНСКОМ ПОМЕЩЕНИИ, облицованные плитками стены и потолок, были голы и блестели, их поверхность держалась в безупречной чистоте слугами и рабами Апотекария Фабия. Видя их день и ночь, Соломон чувствовал, что от пребывания здесь сходит с ума, в то время как его кости заживали, неспособный видеть что-нибудь кроме их совершенной белизны. Он не мог вспомнить точно, когда случилось крушение; его Буревестник упал в океан во время наступления на последний атолл Лаэр, но чувствовал, будто это было целую жизнь назад. Он помнил только боль и мрак, когда, чтобы выжить, отключил большинство своих физических функций, пока спасательный корабль не поднял его тело с места аварии.
К тому времени, когда он очнулся в Апотекарионе Гордости Императора, война на Лаэре была давно выиграна, но цена той победы была ужасно высока. Апотекарии и медицинские рабы носились вверх и вниз по палубе, с должным усердием обслуживая своих пациентов, и борясь за то, чтобы те как можно скорее вернулись к полноценной жизни.
Апотекарий Фабиус лично ухаживал за ним, и он был благодарен за внимание, зная, что тот был одним из лучших и самых одаренных хирургов Легиона. Ряды коек были заполнены почти пятьюдесятью ранеными воинами Астартес. Соломон никогда бы не думал, что когда-нибудь увидит столь много раненых боевых братьев.
Никто не сказал бы ему, сколько его братьев Астартес было на других медицинских палубах.
Это привело его в уныние. Он хотел покинуть это место как можно скорее, но он ещё не обрёл достаточно сил, всё его тело ужасно болело.
- Апотекарий Фабий сказал мне, что ты вернёшься в тренировочные залы прежде, чем узнаешь об этом, - сказал Юлий, угадывая его мысли. Всего несколько костей.
Юлий Кеосорон сидел рядом с ним на стальной скамье. Соломон бодрствовал этим утром, его броня уже была отполирована и блестела, боевые повреждения были восстановлены ремесленниками Легиона. Новые награды были закреплены на его наплечнике печатями красного воска, его героические деяния были записаны на длинных полосах пергамента.
- Всего несколько костей, он говорит! - воскликнул Соломон. От падения сломались все мои ребра, руки и ноги, треснул мой череп. Апотекарии говорят, что это - чудо, что я вообще в состоянии ходить, а моя броня почти выработала запас воздуха, когда меня наконец нашла спасательная команда.
- Ты не подвергался реальной опасности, - сказал Юлий, и Соломон мучительно приподнялся на кровати.
- Что ты сказал?
- То, что боги войны не позволили бы тебе умереть на такой планете, как Лаэран? Они ведь не позволили бы, не так ли?
- Нет, - проворчал Соломон. Я думаю нет, но они не позволили мне и сражаться в последней битве. Я пропустил всё веселье, в то время как ты получили всю славу от Феникса.
Он увидел, что тень пробежала по лицу Юлия, и спросил:
- Что такое?
Юлий пожал плечами.
- Я не уверен. Я только... Я только не уверен, что ты хотел бы быть с примархом в конце. Всё это было... как-то странно в том храме.
- Странно? Что это значит?
Юлий начал озираться, как бы проверяя тех, кто мог бы подслушать, и сказал:
- Это трудно описать, Сол, но чувствовалось..., чувствовалось, что этот храм был на самом деле живым, или что-что в нём было таковым. Я знаю, это кажется глупым.
- Храм был живым? Ты прав, это действительно кажется глупым. Как храм может быть живым? Это только здание.
- Ничего не приходит в голову, - сказал Юлий, - но это - то, что я там почувствовал. Я не знаю, как еще описать это. Это было ужасно, но, в то же самое время, это было великолепно: цвета, звуки и запахи. Даже притом, что я ненавидел всё это, я продолжаю вспоминать это с тоской. Все мои чувства словно стимулировались, и я…был очень возбуждён.
- Звучит так, что я должен испытать это на себе, - сказал Соломон. Я мог сделать так, чтобы стать возбужденным.
- Я даже возвратился за летописцами, - засмеялся Юлий, хоть Соломон и почувствовал некоторое замешательство. А они думали, что им оказали такую большую честь, что я сопровождал их, но я делал это для себя. Я должен был увидеть это снова, и я не знаю почему.
- Что Марий думает по этому поводу?
- Он не видел этого, - сказал Юлий. Третья не попала в храм. К тому времени, когда они проделали к нему путь, сражение было уже закончено. Он возвратился прямо на Гордость Императора.
Соломон закрыл глаза, понимая мучения, которые Марий, должно быть, испытал после того, как добрался до поля битвы и обнаружил, что победа уже была одержана. Он уже слышал, что Третья была не в состоянии достигнуть поля битвы в соответствии с тщательным планом примарха, и знала, что его друг должен переносить невыносимые мучения при мысли, что потерпел неудачу в своём деле.
- Как Марий? - спросил он наконец. Ты говорил с ним?
- Немного, нет, - ответил Юлий. Он не покидал оружейных палуб, день и ночь работая со своей ротой, чтобы больше не терпеть неудачи. Он и его воины были пристыжены, но Фулгрим простил их.
- Простил его? - спросил Соломон, внезапно рассердившись. Из того, что я слышал, южная гряда была наиболее хорошо защищенной частью атолла. Слишком много его атакующих войск было сбито на пути к ней, чтобы иметь даже слабую надежду на то, чтобы добраться к Фулгриму в срок.
Юлиус кивнул:
- Ты это знаешь, я это знаю, но попробуй теперь сказать это Марию. Он решил, что Третья не справилась со своей задачей, и будет сражаться с удвоенной силой, чтобы опять заслужить уважение.
- Он должен знать, что он никак не мог достигнуть примарха вовремя.
- Возможно, но ты знаешь Мария, - предположил Юлий.
- Поговори с ним, Юлий, - сказал Соломон. Я имею в виду, ты знаешь, как он может сделать это.
- Я поговорю с ним позже, - сказал Юлий, поднимаясь со скамьи. Я с ним - часть делегации, которая должна встретить Ферруса Мануса, когда он прибудет на борт Гордости Императора!
- Феррус Манус?! - воскликнул Соломон, быстро выпрямившись и поморщившись от боли, когда растянулись его раны. Он прибывает сюда?
Юлий нажал руку на его плечё и сказал:
- Мы должны встретиться с 52-ой Экспедицией в течение шести часов, и Примарх Железных Рук прибудет на борт. Фулгрим и Веспасиан хотят, чтобы несколько самых старших капитанов были частью делегации.
Соломон принял вертикальное положение еще раз и убрал ноги с койки. В глазах поплыло, и он тут же схватился за жесткий каркас койки, когда мерцающие стены внезапно стали ужасно яркими.
- Я должен быть там, - сказал он, шатаясь.
- Ты не можешь находиться нигде, кроме этого места, мой друг, - сказал Юлий. Кафен будет представлять Вторую. Ему повезло, он отделался только несколькими царапинами и ушибами.
- Кафен, - сказал Соломон, опускаясь на койку. Он был Астартес, неукротимым и почти бессмертным, и эта беспомощность была совершенно чужда ему. Следи за ним. Он - хороший парень, но немного диковат.
Юлий засмеялся и сказал:
- Поспи немного, Соломон, понимаешь? Или это крушение выбило тебе ещё и мозги?
- Сон? - спросил Соломон, повалившись на койку. Я засну, только когда умру.

ВЕРХНЯЯ посадочная палуба была выбрана местом встречи делегации Железных Рук. Юлий чувствовал, что всё большее волнение охватывает его при мысли еще раз увидеть Ферруса Мануса. Не так давно на кровавых полях Тигрисса Дети Императора сражались вместе с X Легионом, и Юлий с большой гордостью вспоминал триумфальные крики и победные костры.
Он был одет в плащ цвета слоновой кости, с краями, украшенными алыми листьями и орлами, на челе был золотой лавровый венок. Он нес свой шлем на изгибе руки, так же, как и его братья, которые собрались с ним, чтобы приветствовать Ферруса Мануса. Марий стоял с лева от него, на его строгом лице застыло мрачное выражение, которое выделялось среди взволнованных лиц, с нетерпением ожидающих воссоединения сыновей Императора. Соломон был прав, когда решил, что должен будет следить за своим братом и попытаться вытащить его из ямы самоненависти, которую он вырыл для себя.
Напротив, Гай Кафен едва сдерживал волнение. Он переминался с ноги на ногу, не веря до конца в свою удачу, что выжил в крушении, которое так сильно ранило его капитана, а теперь был отобран, чтобы присоединиться к этому величественному собранию. Еще четыре капитана присутствовали здесь: Ксиандор, Тирион, Антеус и Эллеспон. Юлий знал Ксиандора достаточно хорошо, про других лишь слышал.
Лорд Командир Веспасиан что-то тихо говорил примарху, который блистательно выглядел в своём полном боевом доспехе. Золотой крылатый латный воротник, охватывающий его плечи, поднимался до самого его высокого шлема. Пластинчатое забрало опускалось вниз на плечи его брони блестящим каскадом.
Золотой меч Огненный Клинок был прикреплён на талии примарха, и Юлий был несказанно рад видеть его на Фулгриме вместо лезвия с серебряной ручкой, которое он нашёл в храме Лаэр.
Позади них прочный, крючковатый нос Огненной птицы наблюдал за собранием, боевой корабль примарха с новым слоем краски после ее пламенного входа в атмосферу Лаэрана.
Веспасиан кивнул, когда Фулгрим ему ответил, и повернулся, чтобы отойти назад к капитанам, на его лице было выражение безмолвной радости. Веспасиан олицетворял то, что Юлий желал как воин, спокойный, грациозный и совершенно смертоносный. У него были короткие кудрявые золотистые волосы, а черты его лица были изображением того, как должен выглядеть Астартес: величественные и скромные. Юлий сражался рядом с Веспасианом на бесчисленных полях битвы, и воины, которыми он командовал, гордились, что его мастерство было равным мастерству примарха. Хотя все знали, что так хвастались в шутку, но делали это, чтобы подвигнуть его воинов к большим высотам доблести и силы, соперничая с Лордом Командиром.
Веспасиан был также и очень красивым, его невероятные лидерские качества и воинские способности сдерживались редчайшей скромностью, которая тотчас располагала к нему окружающих. Как и Дети Императора, воины под командованием Веспасиана брали с него пример во всём. Равняясь на него, они могли лучше всего достигнуть совершенства ясностью мыслей.
Веспасиан прошёл вдоль строя капитанов, перепроверяя, чтобы всё было в порядке и что его капитаны достойно представляют Легион. Он остановился перед Гаем Кафеном и улыбнулся.
- Держу пари, ты не можешь поверить в свою удачу, Гай, - сказал Веспасиан.
- Нет, сэр, - ответил Кафэн.
- И ты не подведёшь меня?
- Нет, сэр! - повторил Кафэн, и Веспасиан хлопнул перчаткой по его наплечнику.
- Отлично. Я наблюдаю за тобой, Гай. Я ожидаю, что ты достигнешь больших успехов в предстоящей кампании.
Кафэн просиял от гордости, а Лорд Командир прошёл дальше, чтобы стать между Юлием и Марием. Он коротко кивнул капитану Третьей, и наклонился, чтобы прошептать Юлию, когда начал вспыхивать красный свет защитного поля.
- Ты готов к этому? - спросил Лорд Командир.
- Да, - ответил Юлий.
Веспасиан кивал и сказал:
- Прекрасно. По крайней мере, один из нас…
- Ты хочешь сказать, что ты нет? - с усмешкой спросил Юлий.
- Нет - ухмыльнулся Веспасиан, - но ведь не каждый день нам приходится стоять в присутствии двух таких существ. У меня было достаточно трудное время, когда я пребывал возле лорда Фулгрима, не походя на слабого болтливого смертного, но поместить их обоих в одну комнату...
Юлиус кивнул в понимании. Явная внутренняя сила примархов была тем, что притягивало к ним. Сила их личностей и абсолютное физическое совершенство не покидали людей, которые сражались с самыми темными ужасами галактики, дрожащих в парализующем страхе. Юлиус хорошо помнил его первую встречу с Фулгримом, неловкую встречу, где он понял, что не смог даже припомнить свое собственное имя, когда его спросили.
Присутствие Фулгрима унижало человека и показывало его каждый дефект. Но как Фулгрим сказал ему после их первой встречи: «Настоящее совершенство человека - найти его собственные недостатки и устранить их.
- Ты встречал Примарха Железных Рук? - спросил Юлий.
- Да, встречал, - сказал Веспасиан. Он многим напоминает мне Воителя.
- Чем же?
- Ты не встречался с Воителем?
- Нет, - сказал Юлий, - хотя я видел его, когда Легион был на Улланоре.
- Ты поймёшь, когда увидишь, парень, - сказал Веспасиан. Они оба происходят из миров, которые куют душу огнем. Их сердца сделаны из кремня и стали, а кровь из волн Медузы течёт в венах Горгона, расплавленная, непредсказуемая и отчаянная.
- Почему ты называешь Ферруса Мануса Горгоном?
Веспасиан рассмеялся, а огромный силуэт сильно измененного Буревестника, осторожно спустился через защитное поле. Её черный как ночь корпус, мерцал скоплениями конденсата. Двигатели взревели, когда корабль двинулся, его больший, чем нужно размер получился из-за стоек с ракетами и дополнительных мест для укладки, оборудованных в его хвосте.
- Некоторые ссылаются на древнюю легенду времён Олимпийских Богов, - сказал Веспасиан. Горгона была настолько уродливым зверем, что всякий, кто осмелился посмотреть ей в глаза, тут же обращался в камень.
Юлиус был возмущён от такого неуважительного сравнения и сказал:
- И людям разрешают оскорблять примарха таким образом?
- Не волнуйся, парень, - сказал Веспасиан. Я уверен, что Феррусу Манусу нравится такое имя, но в любом случае, оно произошло не оттуда.
- Тогда откуда же?
- Это - старое прозвище, которое наш примарх дал ему много лет назад, - сказал Веспасиан. В отличие от Фулгрима, Феррус Манус совсем не уделяет времени для искусства, музыки или любого из культурных времяпрепровождений, которыми занимается наш примарх. Говорится, что после их встречи возле горы Народная, они возвратились в императорский дворец, куда прибыл Сангвиний с дарами для Императора. Изящные статуи из пылающих скал Баала, бесценные драгоценные камни и удивительные артефакты из арагонита, опала и турмалина. Лорд Кровавых Ангелов принес достаточно, чтобы заполнить дюжину галерей дворца самыми большими чудесами, какие только можно было представить.
Юлий попросил Веспасиана продолжить рассказ потом – Буревестник Железных Рук, наконец, опустилась на палубу с тяжелым лязгом посадочных лыж.
- Разумеется, Фулгрим пришёл в восторг, видя, что его брат разделил свою любовь к такой невероятной красоте, но Феррус Манус был не впечатлен и сказал, что такие вещи есть лишь трата времени, когда нужно покорять галактику. Мне говорили, что Фулгрим рассмеялся и назвал его ужасным Горгоном, говоря, что если бы они не ценили красоту, то никогда бы не ценили и звезды, которые должны были завоевать для их отца.
Юлиус улыбался рассказу Веспасиана, задавшись вопросом, сколько здесь было правды, а сколько вымысла. Это, конечно, подходило под то, что он слышал о Примархе Железных Рук. Все мысли о Горгоне и рассказы рассеялись, когда открылся главный десантный люк Буревестника и появился Примарх Железных Рук, сопровождаемый воином с грубым лицом и квартетом Терминаторов в броне цвета некрашеного железа.
Его первое впечатление о Феррусе Манусе было потрясающим. Примарх Железных Рук был грубым и суровым гигантом, его огромный рост и массивность резко контрастировали рядом со стройной фигурой Фулгрима. Его броня сияла как самый темный оникс, длань на его плече была вылеплена из битого железа, блестящей кольчужный плащ вздымался позади него при ходьбе. Чудовищный молот был перекинут через его спину, Юлиус знал, что это был страшный Крушитель Кузниц, оружие, которое Фулгрим выковал для своего брата.
Феррус Манус не носил шлема и своим изборождённым шрамами лицом походил на гранитную плиту, пережившую два столетия разрушительных войн среди звезд. Когда он заметил своего брата примарха, его строгое лицо потеплело от улыбки; внезапное изменение показалось невероятным, когда лицо приняло прежнее выражение.
Юлиус рискнул мельком взглянуть на Фулгрима. Увидев улыбку на лице его собственного примарха, и прежде, чем понял это, он также заулыбался словно дурак.
Видеть настоящее братство между этими двумя невероятными, богоподобными воинами заставляло его сердце петь. Примарх Железных Рук раскинул свои объятия и Юлий уставился на мерцающие ладони, сияющие под резкими огнями посадочной палубы как колеблющийся хром.
Фулгрим вышел, чтобы встретить брата, и эти два воина обнялись, словно давно потерянные друзья, внезапно и неожиданно воссоединившиеся. Оба засмеялись, и Феррус Манус сильно хлопнул руками по спине Фулгрима.
- Как я рад видеть тебя, брат мой! - проревел Манус Феррус. Трон, я так скучал по тебе!
- Приятно тебя видеть, Горгон! - ответил Фулгрим.
Феррус Манус отстранился от Фулгрима, все еще державшего его за плечи, и просмотрел на тех, кто пришёл поприветствовать его. Он отпустил плечи Фулгрима, и вместе они прошли к капитанам Детей Императора. Юлий задержал дыхание, когда Феррус Манус оказался возле него; примарх возвышался над ним как гигант из легенд.
- Ты носишь цвета первого капитана, - сказал Феррус Манус. Как твоё имя?
Юлий вспомнил первый раз, когда он встретился с Фулгримом лицом к лицу, боясь повторения того уничижительного опыта. Но когда он увидел удивленное выражение лица Фулгрима, то придал своему голосу немного стали.
- Я - Юлий Кеосорон, Капитан Первой, мой лорд.
- Хорошая встреча, капитан, - сказал Феррус Манус, с уважением пожимая ему руку, а свободной махнув воину с суровым лицом, который сопровождал его с Буревестника. Я слышал о тебе много хороших вещей.
- Спасибо, - выдавил Юлий, перед тем как вспомнить, что забыл добавить: «мой лорд».
Феррус Манус засмеялся и сказал:
- Это - Габриэль Сантор, капитан моих ветеранов и человек, которому не повезло служить у меня адъютантом. Я думаю, вы должны получше узнать друг друга. Если ты не знаешь человека, как ты можешь доверять ему свою жизнь, а?
- Да, согласен, - сказал Юлий, непривыкший к такой непринужденности его начальников.
- Он мой лучший воин, Юлий, и я ожидаю, что ты многому научишься у него.
Юлий рассердился от скрытого оскорбления и сказал:
- Я также уверен, что и он у меня.
- В этом я не сомневаюсь, - сказал Феррус Манус, и Юлий внезапно почувствовал себя глупым, поскольку увидел вспышку гнева в его странных серебряных глазах. Его пристальный взгляд скользнул от примарха к Сантору, увидев там невысказанное уважение, когда они оценивали друг друга словно воины, решающие, кто из них лучший.
- Рад видеть, что ты все еще жив, Веспасиан! - сказал Феррус Манус, когда отошел от Юлия, чтобы стиснуть Лорда Командира сокрушительной медвежьей хваткой. - И Огненная птица! Как же давно я не видел, как летает Феникс!
- Ты снова увидишь его полёт, брат мой, - пообещал Фулгрим.

"Иногда доброе дело - это просто побочный эффект злодеяния" - ​Альфариус.
Все равны в желудке тиранида!
Поглощенные Варпом, с выпитой душой, закатанные Некронтиром, убитые по непонятным мотивам, или случайно затоптанные пробегающим Сквигготом....

перевод -марнеус калгар.http://dawnofwar.org.ru/index/8-6278

Самый важный Вопрос
Воитель
Продвижение

ОБА ПРИМАРХА НЕ СТАЛИ тратить впустую время для собрания высших офицеров Легионов в Гелиополесе, чтобы обсудить стратегию по уничтожению Диаспорекса. Мраморные скамьи, стоявшие на темном полу, были заполнены фиолетовым и золотым Детей Императора и черно-белым Железных Рук. Военный совет не проходил гладко, Юлиус видел, что Феррус Манус недоволен тем, что Фулгрим отверг его последнюю идею как неосуществимую.
- Что ты предлагаешь, брат? У меня больше нет хитростей, - сказал Примарх Железных Рук. - Как только мы начинаем оказывать им угрозу, они исчезают.
Фулгрим повернулся к Феррусу Манусу и заговорил:
- Не путай то, что я говорю, с критикой, брат. Я только-только понял основную причину, по которой вам еще не удалось заставить Диаспорекс вступить в бой.
- Какую?
- Вы слишком прямолинейны.
- Слишком прямолинейны? - переспросил Феррус Манус, но Фулгрим успокаивающе поднял руку, пресекая дальнейшие вспышки гнева.
- Я знаю тебя, брат, и я знаю метод, по которому сражается твой Легион, но иногда преследование хвоста кометы не является лучшим способом поймать её.
- Ты хотел, чтобы мы прятались в этом секторе как воры и ждали, пока они сами попадут к нам в пуки? Железные Руки не воюют так!
Фулгрим покачал головой.
- Ни на миг не подозревай, что я не признаю простую эффективность твоего метода, но мы должны быть готовыми признать, что для каждого противника нужен свой подход.
Во время разговора Фулгрим шагал по залу Гелиополиса, обращаясь к своему брату примарху и воинам, которые окружали его. Свет, отражаясь от потолка, освещал его лицо, и его глаза, темное отражение серебряных глаз Ферруса Мануса, страстно горели, когда он говорил.
- Ты зациклился на уничтожении Диаспорекса, Феррус, что, естественно, верно по отношению к мерзким ксеносам, но ты не задал себе самый важный вопрос относительно этого врага.
Феррус Манус скрестил на груди руки и спросил:
- И что это был за вопрос?
Фулгрим улыбнулся.
- Почему они здесь?
- Ты хочешь углубиться в философские дебаты?! - воскликнул Феррус Манус. - Тогда поговори с итераторами, я уверен, что они смогут дать тебе лучший, менее прямой ответ, чем я!
Фулгрим повернулся, чтобы обратиться к воинам из двух Легионов и сказал:
- Задайтесь вопросом. Вы знаете, что сильный боевой флот охотится за вами и хочет вас уничтожить, почему бы Вам просто не сбежать? Почему Вы не ушли бы дальше к какому-нибудь более безопасному месту?
- Я не знаю, брат, - сказал Феррус Манус. - Почему?
Юлий почувствовал на себе взгляд примарха, и тяжесть от ожидания пригвоздила его к месту. Если уж интеллект примарха был не в состоянии ответить на этот вопрос, то какой шанс был у него?
Он посмотрел в глаза Фулгриму, видя в них веру своего лорда, и ответ стал внезапно ясен.
Юлиус встал и сказал:
- Потому что они не могут. Они в ловушке в этой системе.
- В ловушке? - спросил Габриэль Сантар с другого конца зала. Пойманы в ловушку, как?
- Я не знаю, - сказал Юлиус. Возможно, у них нет Навигатора.
- Нет, - сказал Фулгрим, - не так. Если бы у них не было Навигатора, 52-ая Экспедиция поймала бы их давно. Ещё варианты?
Юлий огляделся, наблюдая, как офицеры обоих Легионов обдумывали вопрос, уверенный, что его примарх уже знал ответ.
Как раз когда он догадался, Габриэль Сантор сказал:
- Топливо. Для флота им нужно топливо.
Хотя Юлиус знал, что это было глупо, но он почувствовал укол ревности, что не смог вовремя ответить на своему примарху и свирепо посмотрел на Первого капитана Железных Рук.
- Верно! - сказал Фулгрим. - Топливо. Флот, размером с Диаспорекс, должен потреблять невероятное количество энергии каждый день, а чтобы сделать прыжок на какое-либо расстояние, они будут нуждаться в его большом количестве. Командиры флотов приведённых к согласию миров этого сектора не сообщают ни о каких существенных потерях танкеров или конвоев. Таким образом, мы должны предположить, что Диспорекс получают свое топливо из другого источника.
- Звезда Кароллис, - сказал Юлий. - У них должны быть накопители солнечной энергии, скрытые где-нибудь в короне солнца. Они ждут, пока накопится достаточно энергии, перед тем, как отправится дальше.
Фулгрим возвратился в центр зала и заговорил:
- Именно так мы и заставим Диаспорекс вступить в бой, обнаружив эти накопители и атаковав им. Мы привлечем своих врагов к сражению по нашему выбору, а затем уничтожим их.

ПОЗЖЕ, ПОСЛЕ ТОГО, КАК военный совет был распущен, Фулгрим и Феррус Манус удалились к лорду Детей Императора на борту Гордости Императора. Покои Фулгрима были бы предметом зависти даже для Терранских коллекционеров; на каждой стене висели изящные картины с яркими инопланетными пейзажами или необычными пиктами Астартес или обычных смертных, участвовавших в Крестовом походе.
Вестибюли были заставлены мраморными бюстами и военными трофеями, расходящимися из центральной комнаты, и всюду, куда падал взгляд, это походило на работу невообразимой художественной красоты. Только в дальнем конце комнаты не было украшений. Это место было частично заполнено резанными мраморными блоками и мольбертами с незаконченными художественными работами.
Фулгрим лежал на шезлонге, без брони, одетый в простую тогу фиолетово-кремового цвета. Он пил вино из хрустального кубка, а одна рука лежала столе, сжимая серебряный меч, взятый в храме Лаэр. Меч был действительно великолепным оружием, почти равным Огненному Клинку, по-своему изящным. Баланс его был безупречен, как если бы он был создан специально под его ладонь, а его острые края могли с лёгкостью пробить доспех Астартес.
Фиолетовый драгоценный камень в эфесе был грубо сделан, но обладал определенным примитивным очарованием, которое весьма разнилось с качеством лезвия и рукоятки. Возможно, он заменил бы драгоценный камень чем-то более соответствующим.
Как раз когда эта мысль возникла, он отверг её, почувствовав внезапно, что такая замена будет актом чудовищного вандализма. Встряхнув головой, Фулгрим выбросил из головы мысли о мече и зарылся рукой в свои распущенные белые волосы. Феррус Манус шагал по комнате как содержащийся в клетке лев, и хотя суда-разведчики даже сейчас охотились за накопителями энергии для Диаспорекса, он все еще пребывал в раздражении из-за этого принужденного бездействия.
- О, сядь, Феррус, - сказал Фулгрим. - Ты сделаешь вмятины в мраморе. Возьми немного вина.
- Иногда, Фулгрим, клянусь, мне кажется, что это больше не боевой корабль, это - летающая галерея, - сказал Феррус Манус, исследуя работы, развешенные на стенах. - Хотя, признаю, эти пикты хороши. Кто автор?
- Фотограф по имени Эуфратия Киилер. Мне говорят, что она путешествует с 63-ьей Экспедицией.
- У неё прекрасный вкус, - отметил Феррус. - Это хорошие пикты.
- Да, - сказал Фулгрим. - Я подозреваю, что её имя вскоре будет известно на всех экспедиционных флотах.
- Но… я не совсем уверен в этих картинах, - сказал Феррус, указывая на ряд абстрактных акриловых красок, буйных цветных и страстных мазков.
- Ты не можешь оценить прекрасные вещи, мой брат, - вздохнул Фулгрим. - Эти работы Серены де Анжелус. Благородные семьи Терры отвалили бы кругленькую сумму, чтобы заполучить хотя бы часть из них.
- Правда? - спросил Феррус, склоняя голову на бок. - И о чём же они?
- Они... - начал Фулгрим, изо всех сил пытаясь вместить в слова ощущения и эмоции, вызванные цветами и формами на картине. Он пристально смотрел на картину и улыбнулся.
- Они – как отображение реальности, сформированной согласно метафизическим замыслам художника, - сказал он, непрошеные слова слетели с его губ. - Художник изображает те аспекты действительности, которые представляют фундаментальную сущность природы человека. Понять, что такое «понимать саму галактику». Госпожа де Анжелус находится на борту Гордости Императора, я должен представить тебя ей.
Феррус хмыкнул и спросил:
- Почему ты так хочешь иметь такие вещи? Они - отвлечение от нашего долга перед Императором и Хорусом.
Фулгрим покачал головой:
- Эти работы будут весомым вкладом Детей Императора в приведённую к согласию галактику. Да, ещё есть планеты, чтобы завоевать их, и есть враги, чтобы уничтожить их, но что будет с галактикой, если некому будет оценить то, что было выиграно? Империум будет пустотой, если отринет искусство, поэзию, музыку и тех, кто оценит их. Искусство и красота тем ближе к божественности, как мы находим в эту безбожную эру. Люди в своей повседневной жизни должны стремиться создавать искусство и красоту. Это будет тем, что поднимет Империум вовремя, и это сделает нас бессмертными.
- Я все еще думаю, что всё это отвлекает, - сказал Феррус Манус.
- Не всё, Феррус, принципами Империума есть искусство и наука. Убери их или позволь им деградировать, и Империума не станет. Сказано, что империя следует за искусством, а не наоборот, как некоторые более прозаической природы могли бы предположить, и я скорее буду жить без пищи или воды в течение многих недель, чем без искусства.
Феррус не выглядел убежденным и указал на незаконченные работы, которые лежали в дальнем конце зала.
- Так, а что же вон те? Они не очень хороши. Что они изображают?
Фулгрим почувствовал прилив гнева, но подавил его прежде, чем мог показать.
- Я предавался творчеству, но здесь ничего серьёзного, - ответил он, но предательское чувство кипело в нём, что его работу так легко осмеяли.

Феррус Манус пожал плечами и сел на высокий деревянный стул прежде, чем выпить чашу с вином, набранным из серебряной амфоры.
- Ах, как хорошо быть среди друзей, - сказал Феррус Манус, поднимая чашу.
- Это так - согласился Фулгрим. - Мы редко видим друг друга, особенно теперь, когда Император возвратился на Терру.
- И взял с собой Кулаков, - сказал Феррус.
- Я слышал, - сказал Фулгрим. - Дорн чем-то оскорбил нашего отца?
Феррус Манус покачал головой.
- Я не осведомлён насчёт этого, но кто знает. Возможно, Хорус сказал.
- Ты действительно должен попытаться привыкнуть называть его Воителем.
- Знаю, знаю, - сказал Феррус, - но мне всё ещё трудно думать о Хорусе как о Воителе, понимаешь?
- Понимаю, но такова жизнь, брат, - обратил внимание Фулгрим. - Хорус - Воитель, а мы - его генералы. Воитель Хорус командует - мы подчиняемся.
- Ты прав, конечно. Он заслужил это, я подчинюсь ему, - сказал Феррус, поднимая чашу. Ни у кого нет большего числа побед, чем у Лунных Волков. Хорус заслужил нашу преданность.
- Говоришь, как верный последователь, - улыбнулся Фулгрим, внутренний голос подстрекал его подначить брата.
- Что это значит?
- Ничего, - сказал Фулгрим, взмахнув рукой. - Ну же, разве ты не надеялся, что это будешь ты? Разве ты не желал всем сердцем, чтобы Император назвал тебя своим регентом?
Но Феррус решительно мотнул головой.
- Нет.
- Нет?
- Я могу честно сказать, что нет, - сказал Феррус, осушая свою чашу и наливая ещё. - Ты можешь представить себе весь груз ответственности? Мы столь далеко зашли Императором во главе, но я не могу даже начать чувствовать амбиции, которые должны быть, чтобы возглавить крестовый поход по завоеванию галактики.
- Итак, ты не думаешь, что Хорус готов к этому? - спросил Фулгрим.
- Не совсем, - усмехнулся Феррус, - и не передёргивай, брат. Я не буду заклеймен как предатель за то, что поддержал Хоруса. Если кто из нас и мог быть Воителем, то только Хорус.
- Не все думают так.
- Ты имел в виду Пертурабо с Ангроном, не так - ли?
- Среди прочих, - допустил Фулгрим. - Они выказывали своё... беспокойство в связи с решением Императора.
- Независимо от того, кто был бы выбран, им бы не понравилось это, - сказал Феррус.
- Вероятно, - согласовал Фулгрим, - но я рад, что это всё-таки Хорус. Он достигнет больших высот.
- Я выпью за это, - сказал Феррус, до дна испивая свою чашу.
Он - подхалим, и легко поколеблется... прозвучал голос в его голове, и Фулгрим удивился его силе.

С ОКОНЧАНИЕМ войны на Лаэране непрерывный поток раненых и убитых в апотекарион уменьшился, предоставив Фабию больше времени на исследования. Чтобы обеспечить секретность экспериментов, он переместился в малоиспользуемые исследовательские лаборатории на борту Андрониуса, боевого крейсера под командованием Лорда Командира Эйдолона. Сначала эти лаборатории были основными, но с благословением Эйдолона он получил множество специального оборудования.
Сам Эйдолон и сопроводил его к этим приборам, пройдя по Залу Мечей к переднему правому борту апотекариона, его чистые стальные стены блестели своей стерильностью. Без паузы Эйдолон привел его через круглый центр главной лаборатории по выложенному плитками коридору к позолоченному вестибюлю, откуда два коридора расходились в стороны. Стена перед ними была чиста, хотя были признаки, что на неё вскоре должны были что-нибудь нанести, мозаику или барельеф.
- Зачем мы здесь? - спросил Фабиус.
- Увидишь, - ответил Эйдолон, протянув руку и нажав на часть стены, после чего она отползла вверх, образовав яркий проход и показав винтовую лестницу. Они спустились в исследовательскую лабораторию: хирургические столы были накрыты белыми простынями и пустыми и бездействующими инкубационными капсулами.
- Здесь ты будешь работать, - заявил Эйдолон. - Примарх взвалил на тебя тяжёлое бремя, Апотекарий, и ты не должен подвести его.
- Я не подведу, - отвечал Фабиус. - Но скажите мне, Лорд Командир, почему Вы интересуетесь моими трудами?
Глаза Эйдолона сузились и зловеще заблестели.
- Я с Храбрым Сердцем отправлюсь к Поясу Сатира Ланксаса с миссией "по поддержанию мира".
- Бесславный, но необходимый долг обеспечить поддержание Имперскими Губернаторами законов Императора, - сказал Фабиус, очень хорошо понимая, сколь чужд Эйдолону этот путь.
- Это позор! - вскричал Эйдолон. - Это – бесполезное применение моего мастерства и храбрости, отсоединить меня от остального флота!
- Возможно, но что Вы хотите от меня? - спросил Фабиус. - Вы бы без причины не сопровождали меня сюда лично.
- Верно, Апотекарий, - сказал Эйдолон, положив руку на наплечник Фабиуса и проводя его дальше в секретную лабораторию. - Фулгрим описал мне масштаб того, что ты пытаешься сделать, и хотя я не одобряю твои методы, я повинуюсь моему примарху во всех вещах.
- Даже в миссии по поддержанию мира? - спросил Фабиус.
- Даже в них, - согласился Эйдолон, - но я не хочу попасть в столь унизительное положение. Работа, которую ты делаешь, усилит физиологию Астартес, не так-ли?
- Думаю, да. Я только начал познавать секреты генного семени, но когда я это сделаю... Я узнаю все его тайны.
- Тогда по моему возвращению на флот, ты начнешь с меня, - сказал Эйдолон. - Я стану твоим самым большим успехом, быстрее, сильнее и смертоноснее чем когда-либо прежде, я стану правой рукой нашего примарха. Начинай свою работу здесь, Апотекарий, и я прослежу, чтобы у тебя было все, в чём ты будешь нуждаться.
Фабий улыбался про себя, зная, что Эйдолон будет доволен его результатами, когда снова воссоединился с флотом.
Он наклонил труп воина Астартес, его хирургические одежды были заляпаны кровью трупа, а его переносной хирургический комплект на сервоприводах тянулся от его талии. Крючковатые стальные руки, похожие на металлические паучьи лапы поднимались от его плеч, в каждой был шприцы, скальпели и медицинские пилы, которые помогали в удалении органов и вскрытии. Зловоние крови и обожженной плоти заполнило его дыхание, но такие вещи не отталкивали Фабия, поскольку они говорили о волнующих открытиях и путешествиях в неизвестные пределы запретных знаний.
Холодный свет апотекариона отбеливал кожу трупа и отражался от инкубационных камер, которые он установил для вызревания измененного генного семени с помощью химических стимуляций, генетических манипуляций и контролируемого облучения.
Воин на плите был на грани смерти, когда был доставлен в апотекарион, но умер в блаженстве с открытой корой головного мозга, поскольку Фабий использовал для своих целей его неизбежную гибель, работая в его мясистой, серой массе для лучшего понимания функционирования мозга Астартес. По неосторожности Фабий потревожил соединения нервной системы с центрами удовольствия мозга, таким образом, превращая каждый болезненный разрез в радостное ощущение чистого восхищения.
Он не был уверен, что это открытие могло значить для его исследований, но это был еще один прекрасный источник информации для будущих экспериментов.
К настоящему времени у Фабия было больше неудач, нежели успехов, хотя теперь баланс постепенно перемещался в лучшую сторону, когда война с Лаэр предоставила ему для экспериментов готовый источник генного семени. Печи апотекариона горели день и ночь, избавляясь от результатов его неудавшихся экспериментов, но эти препятствия на продвижении были необходимы для его и Детей Императора погоней за совершенством.
Он знал, что были те в Легионе, которые ужаснулись бы работе, которую он делал, но они были недальновидны и не могли постичь высот, которых он вскоре достигнет. Необходимое зло, которое должно быть причинено, чтобы достигнуть совершенства.
Делая следующий шаг в эволюционном развитии Астартес, Легион Фулгрима стал бы самыми великими воинами армии Императора, а имя Фабия станет известно по всему Империуму, как главного в этих экспериментах.
Даже теперь инкубационные камеры апотекариона содержали зарождающиеся плоды его экспериментов, крошечные, слабые органы, плавающие в питательной жидкости. Образцы ткани были взяты у Астартес, павших на Лаэране, и Фабий предполагал, что его вмешательство должно удвоить их эффективность. Он уже вырастил лучшую оссмодулу, которая увеличивает прочность и косность скелета воина, делая кости практически несломимыми. Следующим за улучшенной оссмодулой было испытание органа, объединившего элементы гормонов Лаэр, который в случае успеха, изменит фундаментальную природу желез Батчера, позволяя Астартес копировать звуковой вопль Лаэр с разрушительными последствиями.
Работа над очисткой других органов только начиналась, но Фабий возлагал большие надежды на его работу над усилением бископеи, чтобы стимулировать запредельный рост мускулов и создавать воинов, столь же сильных, сколь и Дредноуты, которые могли бы пробить броню танка голыми руками. Многофасеточные глаза Лаэр предоставили много информации, которую он надеялся использовать в экспериментах, начатых над оккулобом. Множество глазных яблок было прикреплено как бабочки на стерильных полках около него; химические стимуляторы работали на увеличение возможностей зрительных нервов.
С помощью нескольких модификацией Фабий полагал, что смог бы создать органы зрения, которые будут функционировать с высшей эффективностью в полной темноте, ярком свете или в стробоскопических условиях, не позволяя Астартес быть ослепленным или дезориентированным.
Его первый успех располагался позади него на стальных полках в тысячах пузырьков синей жидкости - препарат, который он синтезировал генетическим скрещиванием железы Лаэр, которая исполняла функции щитовидной железы, с бископеей.
В испытуемых образцах - те воины имели несовместимые с жизнью ранения - Фабий обнаружил, что их метаболизм и сила заметно увеличились перед их гибелью. Доработка препарата препятствовала увеличению перегрузки сердца пользователя, и теперь было готово к распределению по Легиону.
Фулгрим санкционировал использование препарата, и в течение нескольких дней он будет течь в крови каждого воина, который захотел бы применить его.

Фабий выправился над лежащим перед ним трупом и улыбнулся мысли о чудесах, которые он мог создать теперь, когда мог свободно воплотить свой гений в улучшении физического роста Детей Императора.
- Да, - прошипел он, его темные глаза осветились перспективой открытия секретов работы Императора. - Я узнаю ваши тайны.

ЦВЕТА НА палитре мелькали перед глазами Серены, и бледность их приводила её в бешенство. Она потратила почти всё утро, пытаясь воссоздать багровый цвет заката, который она видела на Лаэране, но пустые банки из-под краски и сломанные кисти, разбросанные вокруг неё, были безмолвным подтверждением её неудачи. Холст перед нею был испещрён безумными карандашными штрихами, картина, которая, она была уверена, станет её величайшим произведением..., если бы только она смогла должным образом смешать краски и создать нужный ей цвет!
- Проклятие, - закричала она и отбросила палитру с такой силой, что та разбилась о стену.
Её дыхание стало прерывистым, болезненно-удушающим от расстройства. Серена обхватила голову руками, и слезы перешли в рыдания, которые отозвались болью в её груди.
Её охватил гнев из-за неудачи, и она схватила сломанную рукоятку кисти и вдавила острый деревянный край в мягкую кожу руки. Она причинила себе сильную боль, но по крайней мере смогла почувствовать её. Кожа прорвалась, и кровь хлынула вокруг острых деревянных краёв, принося ей облегчение. Только лишь боль утихла, и Серена погрузила рукоятку глубже, видя, как кровь потекла по руке, пересекая следы её старых шрамов.
Длинные, темные волосы прикреплялись длинными лентами к талии Серены, испачканными разноцветными пятнами, а её кожа имела нездоровую бледность того, кто не спал несколько дней. Её глаза были красными, ногти - сломаны и покрыты краской.
Вся ее студия была перевернута вверх дном по возвращении с поверхности Лаэрана. Это был не вандализм, вызвавший такую «перестановку», но неуёмная страсть создавать, который и привёл её, когда-то безупречную, студию в состояние, которое напоминало поле боя.
Желание рисовать походило на первобытный инстинкт, который нельзя было отринуть. Это было захватывающим и немного пугающим... острая необходимость написать картину страсти и чувственности. Серена изрисовала три холста, работая словно одержимая, прежде чем истощение настигло её, и она заснула на руинах своей студии.
Когда она проснулась, то посмотрела на то, что нарисовала, критическим взглядом, сразу отметив грубость выполнения работы, примитивные цвета, в которых не было ничего от жизненности, которую она помнила из храма. Серена порылась в беспорядке своей студии в поисках пиктов, которые она сделала в храме и могущественном коралловом городе, его великолепных мощных башен и поразительно разноцветных небес и океана.
В течение многих дней она пыталась вновь почувствовать неповторимые ощущения, которые она испытала на Лаэр, но независимо от того, в каких пропорциях она смешала свои краски, она не могла достигнуть тональностей, которые искала.
Серена мысленно вернулась назад на Лаэран, помня горе, которое она чувствовала, когда Остиан получил отказ в путешествии на планету. Правда, её грусть исчезла, когда они прорвались через облачный покров, и она видела обширную синюю океанскую гладь Лаэрана, раскинувшуюся перед нею.
Она никогда не видела такого великолепного, яркого синего цвета и сделала дюжины пиктов прежде, чем они даже начали спуск к атоллу Лаэр. Кружение плавающего города затронуло в ней чувства, о которых она даже не подозревала. Серена больше чем что-либо жаждала ступить на это инопланетное сооружение.
После приземления их сопроводили через руины разрушенного города, летописцы раскрывали рты от удивления, столь необычно было это место. Капитан Юлий объяснил, что высокие башни выли на протяжении всей войны, хотя почти всех теперь заставили замолчать, взорвав их. Серена услышала несколько воющих криков, прозвучавших очень далеко, болезненно одиноких и бесконечно грустных.
Серена делала пикт за пиктом, когда их вели через руины, и даже расчленённые трупы Лаэр не могли умалить острые ощущения путешествия по городу, который парил над океаном. Зрелище и цвета были столь яркими, что она не могла осознать их все, ее чувства работали на пределе.
А потом она увидела храм.
Она тут же выбросила из головы все мысли, кроме как попасть под его таинственные своды, когда Капитан Юлий и итераторы пошли по направлению к высокому зданию. Страстная, сильная решимость охватила летописцев, и они начали пробираться к храму с чрезвычайной поспешностью.
Пробираясь среди обломков, она вдыхала странный дым, аромат которого показался похожим на ладан, который сжигали, чтобы заглушить зловоние крови и смерти. Потом она увидела призрачные клубы розового тумана, просачивающегося из пористых стен храма, и поняла, что аромат был инопланетного происхождения. Невероятная, мгновенная паника охватила её, когда она вдохнула больше мускуса, и решила, что он был весьма приятен.
Освещение было установлено на подобном пещере входе храма, яркий свет освещал поразительные цвета и столь правдоподобные фрески, что у неё перехватывало дыхание. Удивление всех вокруг неё, когда художники попытались изобразить всю масштабность фресок, а фотографы делали панорамные пикты.
Откуда-то изнутри Серена услышала музыку, дикую, страстную музыку, которая осколком вонзилась в её сердце. Она отвернулась от фресок, взглядом следуя за синими волосами Беки, поскольку манящая песня становилась всё громче и тянула их обеих вперед.
Ни с того, ни с сего, её гнев в Беке внезапно вскипел внутри. Она почувствовала, как её губы скривились от презрения. Серена шла за Бекой; музыка, доносящаяся из храма, звучала тем громче, чем дальше они заходили в храм. И хоть она чувствовала людей вокруг, она не могла о них подумать, её мысли были заполнены обрушившимися на неё ощущениями. Музыка, свет и цвет были всем вокруг нее, и она отвела в сторону руку, чтобы придать себе устойчивость, поскольку явный избыток ощущений угрожал сокрушить её.
Серена прошла вперед, обогнула угол... и упала на колени, увидев в огнях и шуме храма ужасающую красоту и удивительную энергию.
Бека Кински стояла в середине огромного зала, её руки были подняты в виде V, в которых она держала вокс-трансляторы, и музыка лилась от неё.
Серена подумала, что никогда в своей жизни ещё не видела ничто столь красивого.
Её глаза горели, и это было все, что она могла сделать, чтобы не зарыдать от их совершенства.
Теперь, «оказавшись» в студии, она потратила все свои силы, безуспешно пытаясь воссоздать тот вид, тот яркий момент прекрасного цвета. Выпрямив спину и вытерев рукавом слёзы, она подняла из осколков, рассыпанных вокруг неё, другую палитру, и начала смешивать краски, чтобы попробовать ещё раз создать нужный ей оттенок.
Она смешала кадмиевый красный с квинакридоновым малиновым, насыщая красный с помощью периленового бордового. Но она уже увидела, что оттенок не до конца соответствовал нужному ей, он отличался от нужного всего на несколько тонов.
Как раз когда её снова охватила ярость, капелька крови упала с её ладони в краску, когда она смешивала её, и внезапно всё стало как надо. Оттенок был прекрасен, и она улыбнулась, понимая, что должна была сделать.
Серена взяла маленький нож, который она использовала для того, чтобы подрезать кончики кистей, и провела лезвием по коже, разрезая мягкую плоть выше локтя.
Капельки крови начали падать из надреза, а она держала под ним палитру, улыбаясь, наблюдая, как образовывались цвета.
Теперь она могла начать рисовать.

СОЛОМОН ПОДНЫРНУЛ ПОД размашистым ударом меча, вовремя подняв своё собственное оружие, чтобы заблокировать удар в грудь. Удар болью отдался в его руках, и он сжал зубы, поскольку его недавно излеченные кости заныли от перегрузок, которым он их подвергал. Он отступил от Мария, когда капитан Третьей снова ударил его мечём, нацеленным на его сердце.
- Ты медленный, Соломон, - сказал Марий.
Соломон опустил свой меч вниз, отбивая неловкий выпад, и развернулся, чтобы нанести смертельный удар по противнику, но отпрянул, когда лезвие Мария пронеслось рядом с ним. Он начал перемещаться по залу, чувствуя, что его тело как будто трещало по швам.
- Достаточно быстр, чтобы оприходовать тебя, старик, - рассмеялся Соломон, хотя конечно знал, сейчас для Мария не составит труда уделать его.
- Ты лжешь! - взревел Марий, бросая свой меч на мат. Он отошёл к оружейным стойкам, которые стояли около стен тренировочного зала, и выбрал пару кинжалов, Луну и Солнце. Двойные кинжалы были непрактичны в реальном бою, но прекрасно подходили для смертельного учебного оружия. Соломон отбросил в сторону свой меч и подобрал пару дисковых клинков, Ветер и Огонь.
Как и оружие его противника, они также были скорее декоративными, круглое лезвие, held by a textured grip, и было по окружности украшено кривыми шипами, но Соломон наслаждался тренировкой с оружием, которым не владел в достаточной степени. Он оказался перед Марием и отвёл левую руку, держа правую изогнутой.
- Может да, а может и нет, - усмехнулся Соломон. Есть только один способ узнать это.
Марий кивнул и набросился на него, двух - лезвийные кинжалы сплели перед ним вращающуюся паутину блестящей стали. Соломон блокировал сначала один удар, затем другой, каждый раздававшийся звон отбрасывал его всё ближе к стене.
Он уклонился от сильного, резкого выпада и нанёс низкий, широкий удар по ногам Мария. Марий отбил один из его кинжалов вниз, наконечник пронзил середину круглого клинка и пригвоздил этого к полу. Соломон отскочил назад, вынужденный оставить его, поскольку второе лезвие проскользнуло в опасной близости.
- Ты слышал новости? – с трудом спросил Соломон, в отчаянии пытаясь отвлечь Мариуса, чтобы выиграть немного пространства.
- Какие новости? - спросил Марий.
- То, что мы должны опробовать некий новый химический стимулятор, - сказал Соломон.
- Да, я слышал, - кивнул Марий. - Примарх полагает, что это сделает нас намного сильнее и быстрее.
Соломон нахмурился от тона своего друга, он произнёс заученную фразу, как - будто сам не поверив в неё. Соломон сделал паузу в своем отступлении и сказал:
- Ты знаешь, откуда он взялся?
- Он был распространён Примархом, - сказал Марий, поднимая кинжал.
- Нет, я имею в виду сам препарат. Он не с Терры, я точно знаю,- сказал Соломон. - Я думаю, что он был создан прямо здесь. Я слышал, Апотекарий Фабий что-то говорил об этом прежде, чем перешел на Андрониус.

- Какое это имеет значение, откуда он? - спросил Марий. - Примарх разрешил его использование для всех желающих.
- Я не уверен, - сказал Соломон, когда Марий начал кружить вокруг него. - Возможно не во всём, но мне не нравится идея какого-то нового химического препарата, которым накачают меня, когда я даже не знаю, откуда он.
Марий рассмеялся и сказал:
- Все генетические улучшения сделаны тебе в лаборатории, и ты теперь собираешься волноваться о препаратах?
- Это не одно и то же, Марий. Мы были созданы по замыслу Императора как его идеальные воины, так почему же мы нуждаемся в большем?
Марий пожал плечами и сделал выпад своим кинжалом. Соломон отбил его оставшимся оружием и застонал в боли, когда он чувствовал, как что-то порвалось внутри. Встреча была закончена.
Решив, что вера его нуждается в укреплении, как излечится тело, он выписался из апотекариона и возвратился в оружейные комнаты своей роты. Гай Кафен был рад видеть его, но Соломон мог сказать, что его подчиненный обладал командирским талантом и знал, что должен будет проследить, чтобы тот получил свою собственную роту.
Поскольку дни проходили без обнаружения признаков Диаспорекса, он начал усердные тренировки, чтобы восстановить силу, и посещал Мария Вайросиана для изнурительных спаррингов, ни в одном из которых ему не хватило сил для победы.
- Фулгрим сказал, что мы должны сделать так, - отрезал Марий.
- Да, сказал, но мне все еще не нравится это, - едва смог вымолвить Соломон. - Я не могу понять, зачем это мне.
- То, что ты видишь или не видишь, не суть важно, - сказал Марий. – Слова были сказаны, и наш долг – повиноваться им. Наш идеал совершенства и чистоты сосредоточен в Фулгриме, и это передается через лордов командиров нам, капитанам рот, после чего мы обязаны передать волю примарха нашим воинам.
- Я знаю все это, но здесь что-то не так, - сказал Соломон, тяжело дыша и бросая свой кинжал на пол. – Всё. Ты выиграл.
Мариус кивнул и сказал:
- Ты с каждым днём всё сильнее и сильнее, Соломон.
- Ещё не достаточно сильный, - сказал Соломон, резко падая на тренировочный мат.
- Ещё нет, но твоя сила возвратится достаточно быстро, и затем, возможно, мне придётся изрядно с тобой повозиться, - ответил Марий, садясь рядом с ним.
- Не волнуйся об этом, - пообещал Соломон. - Я довольно скоро выиграю у тебя
- Нет, не выиграешь, - ответил Марий без иронии. - Я гонял Третью сильнее чем когда-либо прежде, и мы в прекрасной форме. Я достиг своего пика, а с этим новым препаратом я стану еще быстрее и сильнее.
Соломон внимательно посмотрел в глаза своего друга, и увидел в них отчаянное желание искупать неудачу на атолле. Он положил свою руку на руку Мария.
- Послушай, я знаю, ты уже в курсе, но я всё - равно собираюсь сказать это, - произнёс он.
- Нет, - сказал Марий, качая головой, - не делай этого. Третья была покрыта позором, и ты только сделаешь хуже, если попытаешься оправдать наше поражение.
- Это не было поражением, - сказал Соломон.
- Нет, было, - завертел головой Марий. - Если ты не желаешь принять это, тогда, возможно, тебе повезло, что тебя сбили до того, как ты добрался туда.
Соломон почувствовал, как гнев закипает в нём и сказал:
- Повезло? Я почти умер тогда.
- Было бы лучше, если бы я умер, - прошептал Марий.
- Ты не должен так думать.
- Может и нет, но факт остается фактом - Третья потерпела неудачу в поставленной задаче, и пока мы не искупим свою вину, я гарантирую, что моя рота безоговорочно выполнит все приказы примарха.
- Независимо от того, какие они? - спросил Соломон.
- Именно, - сказал Марий.

"Иногда доброе дело - это просто побочный эффект злодеяния" - ​Альфариус.
Все равны в желудке тиранида!
Поглощенные Варпом, с выпитой душой, закатанные Некронтиром, убитые по непонятным мотивам, или случайно затоптанные пробегающим Сквигготом....

Обнаруженный
Блейк
Честный консультант

«Феррум» скользил сквозь яркую корону звезды Короллис. Его щиты поглощали сильнейшее электромагнитное излучение, ограждая от него свои системы, когда команда искала солнечные накопители Диаспорекса. Трещины в корпусе были залатаны, а разрушенные элементы восстановлены, хотя ещё было необходимо провести некоторое время в доках, чтобы компенсировать весь ущерб, который был ему причинён.
Капитан Балхаан стоял за своей командной кафедрой. Скучная рутина разочаровывала команду, в которой нарастала усталость. Железный Отец Дидерик стоял возле топографической панели рядом с Аксарденом. Хотя Балхаан знал, что он не заслужил меньшего наказания за свою ошибку, но факт того, что ему приходилось делить командование «Феррумом», всё ещё его терзал.
Дидерик наблюдал за каждым движением команды и многозначительно кивал на каждый приказ, который отдавал капитан, но Балхаан знал, что присутствие Железного Отца было напоминанием об опасности самонадеянности. Тело Дидерика было сильно аугметировано, органические части были давно заменены, продвигая его ближе к механическому совершенству и возможному погребению в саркофаге древнего Дредноута.
- Проверка пространства уже завершена? – спросил Балхаан.
- Примерно, сэр, - ответил Аксарден.
- Есть что-нибудь?
- Ничего определённого, сэр. Здесь такие сильные помехи, что мы могли бы находиться над ними и не знать об этом, - разъяснил Аксарден, больше для Железного Отца, чем для капитана.
- Хорошо Аксарден. Дай мне знать, если что-нибудь измениться, - приказал Балхаан.
Он опёрся о кафедру, пытаясь вспомнить периоды истории, когда величайшим людям своей эпохи приходилось заниматься такими утомительными обязанностями. Ничего не пришло на ум, хотя он знал, что история имеет тенденцию оставлять незаполненными промежутки между подвигами и концентрируется на битвах и драмах своего времени. Он надеялся, что в истории 52-й экспедиции запечатлят и эту часть Великого Крестового Похода, наверняка зная, что об этом даже не напишут. В конце концов, какая слава в скоплении кораблей, обыскивающих внешние края звезды на предмет солнечных накопителей?
Он вспомнил прочтённый отрывок из Геродота, который описывал битву на побережье древней земли, известной как Артемизия в северной Эвбее, между двумя могущественными океаническими флотами. Там было сказано, что битва длилась три дня, хотя Балхаан не верил в это и задавался вопросом, сколько времени из этой битвы фактически было потрачено на сражение.
Он подозревал, что совсем немного. По опыту Балхаана битвы на море в основном были короткими, кровавыми схватками, когда одна из сторон быстро получает преимущество, а затем таранит другую, отправляя её команду в холодную смерть на дне океана.
В то время, как у него мелькали такие мрачные мысли, Аксарден сказал:
- Капитан, мне кажется, мы кое-что нашли!
Он вынырнул из меланхолической мечтательности, и все мысли о долгих, пустых отрезках истории были разорваны возбуждённым тоном голоса офицера. Его пальцы пробежали по командной консоли, разглядывая площадь, освещённую ярким светом звезды.
Внезапно он заметил то, что увидел Аксарден. Мерцающий свет звезды отражался на гигантских, слегка колеблющихся парусах солнечного накопителя.
- Всем остановиться, - приказал Балхаан. – Ничто не должно им указать на то, что мы здесь.
- Мы будем атаковать, - сказал Дидерик, и Балхаан заставил себя скрыть раздражение от порыва Железного Отца. Не пал ли «Феррум» жертвой подобных суждений?
- Нет, - сказал Балхаан. – Не будем, пока мы не приведём в боеготовность весь экспедиционный флот.
- Сколько здесь накопителей? – спросил Дидерик, повернувшись к Аксердену.
Топографический офицер наклонился к координатопостроителю, и Балхаан с волнением ждал несколько секунд, пока Аксарден искал ответ на вопрос Железного Отца.
- Как минимум десять, но вероятно больше. Я не могу точно определить, - сказал Аксарден. – Здесь сконцентрировано высокое радиоактивное излучение.
Балхаан вышел из-за своей кафедры и спустился по ступеням, которые вели к топографу и сказал:
- Не имеет значения, сколько их, Железный Отец. Мы не можем атаковать.
- Почему нет, капитан? – съехидничал Дидерик. – Мы нашли вражеский источник топлива, как и приказал Лорд Манус.
- Я знаю наши приказы, но без поддержки боевых кораблей Диаспорекс снова исчезнет.
Казалось, Дидерик согласился с этим и сказал:
- И что вы тогда предлагаете, Капитан?
Благодарный за то, что Железный Отец подчинился его авторитету, Балхаан сказал:
- Мы ждём. Мы пошлём сообщение флоту и соберём как можно больше информации с нашей позиции.
- А затем? – спросил Дидерик, явно неудовлетворённый идеей ожидания.
- Затем мы уничтожим их, - сказал Балхаан, - и восстановим свою честь.

Залы архива «Гордости Императора» располагались на трёх длинных палубах, на позолоченных полках плотно стояли книги времён Старой Земли. Манускрипты этой великолепной коллекции, были кропотливо расставлены архивариусом 28-й экспедиции, дотошным человеком, которого звали Эвандером Тобиасом. За много лет посещения библиотеки Юлий хорошо узнал Тобиаса и сейчас направлялся в святилище старика, находящееся в изогнутом нефе верхней архивной палубы.
Перед ним располагалась мраморная колоннада. Почтительная тишина заполняла широкие проходы, создавая торжественность, приличествующую такому обширному хранилищу знаний. Между столбами из зелёного мрамора располагались полки, прогибавшиеся под весом свитков, книг и дата-кристаллов.
Юлий шёл по полированному мраморному полу. Парящие осветительные сферы создавали перед ним тени. Он не надел свою броню и носил боевую робу и рубашку, украшенную орлом Детей Императора.
Он увидел бежевые одежды летописцев, спускавшихся из проходов, и босых сервиторов, несущих огромные корзины книг, не обращавших на него внимания.
На одном из открытых пространств архивных залов, он увидел примечательные синие волосы Бекуа Кинска и решил остановиться, чтобы с ней поговорить. Она сидела за широким столом, устланным нотными бумагами. Её распущенные волосы были растрёпаны и неопрятны. Наушники портативного вокс-проигрывателя были прижаты к ушам. Даже на расстоянии Юлий смог определить музыку, которую он слышал в храме Лаэр. Ревущий звук казался слабым и далёким, хотя он знал, что он оглушителен в ушах Бекуа Кинска. Её руки отчаянно метались по бумаге и порхали подобно птицам, когда она дережировала невидимым оркестром. Работая, она улыбалась, но было что-то безумное в её движениях, как если бы музыка, захватившая её разум, не изливалась на бумагу.
«Так вот как работают гении», - подумал Юлий, решив не беспокоить госпожу Кинска, и продвигаясь вперёд.
Прошло много времени с тех пор, как он посещал архивные залы в последний раз. Обязанности по зачистке Лаерана оставляли мало времени на чтение, и он остро чувствовал, что ему этого недостаёт. Он соскучился по этому месту, хотя он и попросил Ликаона сообщить ему, если что-нибудь появиться, требующее его внимания.
Многочисленные писцы и нотариусы почтительно кланялись, проходя мимо. Он выделил немного времени в своём расписании, которое он проводил здесь. Больше он не мог. Но только возвращение в архивные залы давало ему огромное чувство удовлетворённости.
Он улыбнулся, увидев впереди знакомую фигуру Эвандера Тобиаса. Почтенный архивариус выговаривал робкую группу летописцев за какое-то нарушение в его строгих правилах.
Старик перестал отчитывать служащих и заметил приближающегося Юлия. Он тепло улыбнулся и распустил провинившихся летописцев властным движением руки. Одетый в простую тёмную одежду из плотной ткани он источал ауру мудрости и почтения, которую улавливали даже Астартес. У него были королевские манеры, и Юлий чувствовал сильную привязанность к уважаемому учёному.
Эвандер Тобиас когда-то был величайшим публичным деятелем Терры и обучал первых Имперских итераторов. Его утвердили на пост Главного Итератора флота Воителя, но внезапно начавшийся рак гортани парализовал его голосовые связки и привёл к отставке из Школы Итераторов. Эвандер порекомендовал на освободившееся место наиболее яркого и способного из своих учеников Кирила Зиндермана, которого послали в распоряжение 63-й Экспедиции Воителя.
Ходили слухи, что Император лично приходил к больничной постели Эвандера Тобиаса и назначил своих лучших хирургеонов и кибернетиков, чтобы те ухаживали за больным, но правду об этом знали лишь единицы. Хотя капризная судьба забрала у него естественный талант к ораторскому искусству, его горло и голосовые связки были восстановлены, и сейчас Эвандер говорил мягким, механическим голосом, который дурачил многих ничего не подозревающих летописцев, думающих о нём как о безвредном старике.
- Мой мальчик, - сказал Эвандер, потянувшись к рукам Юлия. – Прошло столько времени.
- Действительно, Эвандер, - улыбнулся Юлий, кивнув расступившимся летописцам. – Детишки снова плохо себя ведут?
- Они? Тьфу, глупая молодёжь, - сказал Эвандер. – Я думал, что отбор людей на должность летописца подразумевает некоторую стойкость характера и уровень интеллекта выше, чем у среднестатистического зеленокожего. Но эти глупцы, кажется, неспособны разобраться в совершенно простой системе изменения данных. Это меня пугает. Я боюсь за качество работы, заключающейся в наследии этой экспедиции, с такими простаками, записывающими великие дела Крестового Похода.
Юлий кивнул, хотя видел запутанную систему архивирования Эвандера, и хорошо понимал причины ошибок, проведя много бесплодных часов в попытках раскопать какую-нибудь полезную информацию. Он мудро решил оставить при себе своё мнение по этому поводу и сказал:
- С вами, мой друг, я уверен, что наше наследие в надёжных руках.
- Ты добр ко мне, мой мальчик, - сказал Эвандер, крошечные струйки воздуха шуршали из серебряного протеза на горле.
Юлий улыбнулся тому, что друг продолжал называть его «мой мальчик», несмотря на то, что он был на много лет старше Эвандера. Благодаря хирургии и усовершенствованиям, которым подверглись плоть и кости Юлия, сделавшим из него Астартес, физиологически он стал почти бессмертным, хотя мысль об Эвандере, как об отце, которого он не знал на Кемосе, доставляла ему приятные ощущения.
- Но мне кажется, что ты не пришёл сюда наблюдать за качеством флотских летописцев, не так ли? – спросил Тобиас.
- Нет, - сказал Юлий, когда Тобиас направился к стеллажам.
- Пойдём со мной, мой мальчик. Это помогает мне думать, - проговорил он через плечо.
Юлий последовал за учёным, быстро нагнав его, и затем сократил шаги, чтобы не опережать.
- Я предполагаю, что произошло нечто необычное. Я прав?
Юлий поколебался, всё ещё не уверенный в том, что он ищет. Присутствие чего-то, что он видел и ощущал в храме Лаэр, всё ещё сидело в его разуме, подобно инфекции, и он решил, что должен попытаться понять, даже если оно было мерзкое и чуждое, но всё же имело ужасающую привлекательность.
- Возможно, - начал Юлий. – Но я точно не уверен, где я смогу найти ответы, или даже что мне искать для начала.
- Интригующе, - сказал Тобиас. – Хотя, чтобы помочь тебе, я, очевидно, могу потребовать больше информации.
- Я полагаю, вы слышали о храме Лаэр? – спросил Юлий.
- Действительно, о нём говорят как о мерзком ужасном месте, довольно мрачном как для меня.
- Да, это не было похоже ни на что, что я видел ранее. Я бы хотел больше узнать о таких вещах, потому что мои мысли возвращаются туда раз за разом.
- Почему? Что там тебя так очаровало?
- Очаровало? Нет, я не это имел в виду, - возразил Юлий, хотя слова прозвучали пусто, даже для него, и он увидел, что Тобиас заметил ложь.
- Может быть и так, - признался Юлий. – Я не думаю, что когда-нибудь чувствовал нечто подобное, за исключением случаев восхищения произведениями искусства или поэзии. Каждое ощущение усилилось. С тех пор для меня всё серо и мрачно. Я больше не наслаждаюсь вещами, которые ранее заставляли пылать мою душу. Я брожу по залам корабля, забитым работами величайших мастеров Империума, но ничего не чувствую.
Тобиас улыбнулся и кивнул.
- Действительно, этот храм должен быть дивным, чтобы так опустошать людей.
- Что вы имеете в виду?
- Ты не первый, кто пришёл в мои архивы в поисках знаний о подобных вещах.
- Нет?
Тобиас кивнул, и Юлий увидел незначительное любопытство в его выдержанных чертах, когда он сказал:
- Большинство тех, кто видел храм, приходили сюда, ища просвещения, относительно того, что они чувствовали в этих стенах: летописцы, армейские офицеры, Астартес. Это весьма впечатляет. Мне почти жаль, что я не выкроил время, чтобы лично его увидеть.
Юлий кивнул, хотя пожилой архивариус не увидел этого, поскольку он остановился возле полки с книгами в кожаных переплётах с золотым обрамлением. Торцы книг были пусты, и наверняка ни одна из них не была прочтена с тех пор, как их поставили на полку.
- Что это? – спросил Юлий.
- Это, мой дорогой мальчик, собрание сочинений священника, который жил во времена предшествующие Старой Ночи. Его звали Корнелиус Блейк: человек, которого в своё время часто называли гением, мистиком, еретиком и провидцем.
- Должно быть, у него была интересная жизнь, - сказал Юлий. – О чём он писал?
- Я думаю обо всём, что ты пытаешься понять, мой дорогой мальчик, - сказал Тобиас. – Блейк верил, что человек может понять бога, только накопив достаточно опыта, и получить величайшую мудрость, следуя дорогой изобилия. Его работы содержат богатую мифологию, в которую он заключил духовные идеи модели новой, необузданной эпохи опыта и ощущений. Некоторые говорили, что он сенсуалист, который изображал борьбу между свободой ощущений и ограниченной моралью авторитарного режима, при котором он жил. Конечно, другие просто осуждали его, как падшего священника и распутника, страдающего манией величия.
Тобиас потянулся к полке, достал одну из книг и сказал:
- В этой книге Блейк говорил о своей вере в то, что человечество должно потворствовать всем вещам, которые разовьют новый уровень гармонии. Он будет более совершенен, чем современное состояние невинности, из которого наша раса должна выбраться.
- А вы как считаете?
- Мне кажется, его вера в то, что человечество должно преодолеть ограничения своих пяти чувств, чтобы почувствовать бога, довольно интересно, хотя, конечно, о его философии часто думают как о вырождении. Она вызывает… энтузиазм, который считался скандальным в те времена. Блейк верил, что те, кто ограничивал свои желания, делали это только потому, что они были слабы, чтобы снять ограничения. У него лично с этим проблем не возникало.
- Теперь я понимаю, почему его окрестили еретиком.
- Действительно, - сказал Тобиас. – Хотя это слово более или менее выпало из оборота в Империуме, благодаря великим работам Императора. Его этимологические корни лежат в древних языках Олимпийской Гегемонии, и просто означало «выбор» веры. В трактате Contra Haereses учёный Иреная описывал свои верования, как набожность последователя давно умершего бога, и которые позже стали ортодоксальным культом и краеугольным камнем многих религий.
- И почему это слово стали неправильно истолковывать?
- Ну, мой дорогой мальчик, я думал, что учил тебя лучше, - сказал Тобиас. – Следуя логике Иренаи, ты должен просто прочувствовать, что ересь не имеет никакого объективного значения. Она существует только с точки зрения общества, которое предварительно определило себя ортодоксальным. Каждый, кто исповедует взгляды или действия, которые не соответствуют этой точке зрения, может быть воспринят членами этого общества как еретик, если они убеждены, что их взгляды ортодоксальны. Другими словами, ересь – это система ценностей, выражение своего мнения в устоявшемся вероисповедании. Например, в течение объединительной войны, Пан-Европейские Адвентисты называли светскую веру Императора ересью, в то время как поклоняющиеся предкам жители Индонезийского Блока считали приход к власти деспота Каллагана, как большую измену.
- Так что, Юлий, для существования ереси должна быть авторитарная система догм или верований, определяемых как ортодоксальные.
- Вы хотите сказать, что сейчас не может быть ереси, с тех пор как Император обличил ложь верований в фальшивых богов и поклонения трупам?
- Отнюдь. Догма и вера не лежит в предрасположенности к поклонению божественному или скрывается в религии. Она может быть просто режимом или набором социальных ценностей, которые мы несём в галактику прямо сейчас. Сопротивление повстанцев против этого, я полагаю, можно спокойно назвать ересью.
- Тогда почему я должен хотеть прочитать книги этого человека? Звучит довольно опасно.
Тобиас развёл руками.
- Как я часто говорил своим ученикам в Школе Итераторов: правда, сказанная с плохими намерениями, победит любую ложь, поскольку нам положено знать все истины и отделять хорошее от плохого. Когда итератор говорит правду, он это делает не только для тех, кто её не знает, но также защищает тех, кто её сотворил.
Юлий собирался расспросить подробнее, когда затрещал вокс и послышался возбуждённый голос Ликаона.
- Капитан, - сказал Ликаон, - вам необходимо вернуться.
Юлий поднял микрофон на манжете ко рту и ответил:
- Сейчас буду. Что случилось?
- Мы нашли их, - сказал Ликаон. – Диаспорекс. Вам нужно вернуться прямо сейчас.
- Буду, - сказал Юлий, ощущая что-то неправильное в голосе Ликаона, даже через искажения вокса. – Есть что-то такое, что я должен узнать?
- Вам лучше придти и лично посмотреть на это.

Фулгрим сердито шагал по своим апартаментам, окружённый оглушительным звуком дюжины фонопроигрывателей. Каждый воспроизводил отличную от другого мелодию: быстрые оркестровые аранжировки, ужасная музыка пещерных людей, и, величественнее остальных, звуки храма Лаэр.
Каждая мелодия кричала вразброд с остальными, звуки заполняли его чувства дикими образами и обещаниями невообразимых возможностей.
Он весь кипел внутри от действий брата, но нельзя было ничего сделать. Только ждать и догонять 52-ю экспедицию. Феррус, решивший действовать в одиночку, показал отсутствие уважения, которое взбесило Фулгрима и привёло его тщательно спроектированные планы на Диаспорекс в беспорядок.
«План был совершенен, а Феррус всё разрушил».
Эта мысль стремительно всплыла в его сознании, и она была наполнена таким ядом, что Фулгрим был этим потрясён. Да, его возлюбленный брат поступил импульсивно, но он должен был учесть, что Феррус не сможет сдержать Медузианскую ярость своего характера.
«Нет, ты сделал всё что мог, чтобы сдержать его ярость. Его импульсивность станет причиной его гибели».
Фулгрим почувствовал холод, пробежавший по позвоночнику, от этой мысли. Она тянулась из тёмных глубин его естества, всплывая в голове. Феррус Манус был его братом-примархом, и в тоже время из всех Фулгрим считал его самым близким другом. Не было более близкого братства, чем между ним и Феррусом.
Начиная с победы на Лаеране, мысли Фулгрима направлялись внутрь, охватывая самые глубокие места его сознания, вытаскивая оттуда кислоту негодования, о существовании которой он не знал. Каждую ночь, ложась на свою шёлковую постель, голос шептал в его ушах и манил мечтами, которые он не мог вспомнить, и кошмарами, которые не мог забыть. Сначала он думал, что сходит с ума. Что некоторая последняя, обманчивая уловка Лаэр начала разрушать его разум, но он отверг это подозрение как нелепое. Что могло уничтожить такое совершенное существо как примарх?
Затем он задумался о том, что он получает какое-то астротелепатическое сообщение, хотя знал, что не обладает психическим потенциалом. Магнус из Просперо унаследовал дар предвидения и экстрасенсорные способности их отца, хотя это и был подарок, который отдалил его от братьев, которые не верили, что такая сила не возможна без последствий.
Наконец он признал, что голос был проявлением его подсознания. Аспект его собственного разума, который формулировал те вещи, в которых он сам не решался признаться, и вскрывал ложь сознания, созданную, чтобы защитить рамки устоявшегося общества.
Сколько ещё людей могло положиться на такого честного консультанта, как собственный разум.
Фулгрим знал, что должен пойти на мостик. Его капитаны нуждались в его руководстве и мудрости. Они ровнялись на него во всём, и он направлял и создавал характер Легиона.
«Который является таким, каким и должен быть. Что такое Легион, если не проявление твоей воли?»
Фулгрим улыбнулся этой мысли, потянувшись к фонопроигрывателю, который играл музыку, записанную в храме Лаэр, чтобы увеличить громкость. Музыка глубоко проникала в него. Этот звук не имел ритмов и мелодий, но был интенсивным. Он будил тоску по лучшему, новому, более великому.
Он вспомнил возвращение на поверхность Лаэрана. В храме он видел Бекуа Кинска, поднявшую вверх руки, и лицо, мокрое от слёз, когда она записывала музыку храма. Она повернулась к нему, когда он вошёл, упала на колени от страсти заключённой в струящейся через неё инопланетной музыке.
- Я напишу это для вас! – закричала она. – Я сочиню нечто удивительное. Я сочиню «Maraviglia» в вашу честь!
Он улыбнулся воспоминанию, зная, что чудо, которое она сочинит для него, будет невиданным. La Venice уже получила большое пополнение изящных картин и могущественных скульптур, созданных теми, кто также посетил поверхность Лаэрана.
Если и была какая-нибудь мысль о том, почему только они получили необходимые полномочия, то с тех пор он забыл о ней, хотя уместность этого решения всё ещё доставляла ему удовольствие.
Величайшей из этих работ станет его могущественный портрет. Великолепные ощущения он получил от Серены д'Анжелус, после того, как увидел работу, которую она начала после победы на Лаэране. Труд, настолько наполненный вибрациями и эмоциями, что заставил болеть сердце, когда он увидел такую красоту.
С тех пор он несколько раз позировал для Серены д’Анжелус. Но ему необходимо найти время, которое он смог бы уделить ей должным образом после того, как он разберётся с Диаспорексом.
«Да, - думал он, - скоро в «Гордости Императора» зазвучит эхо музыки мироздания, и его воины разнесут её всем жителям галактики так, чтобы все могли услышать эту красоту».
Настроение ухудшалось с каждым взглядом в конец апартаментов, где лежала куча разбитого мрамора, которая образовалась от его попыток создать произведение искусства. Был выверен каждый удар долота. Анатомические линии фигуры были совершенными, и всё же… определённо в фигуре было что-то неправильное, что-то ускользающее от его понимания. Расстройство заставило излить своё негодование на фигуре, и он разбил его в дребезги тремя ударами своего серебряного меча.
Возможно, Остиан Делафор смог бы объяснить ему, какие ошибки он совершил, хотя его раздражало то, что примарха должен консультировать смертный. Неужели он не был создан, чтобы быть величайшим во всём? Другие братья унаследовали свойства их отца, но его грызли сомнения. Возможно инцидент, который почти уничтожил Детей Императора при рождении, был вызван каким-то скрытым дефектом в генетической структуре, и именно он посещал его тёмной ночью.
Был ли в его характере обман, уменьшающий завесу совершенства, которая скрывает неизвестное до этого времени ядро недостатков? Такие сомнения были чуждыми для него, но всё же ужас от этого разрастался в груди подобно язве. Он уже ощущал, как если бы ход событий ускользали от него. Битва на Лаэре была тщеславной, сейчас он это понимал, но они победили и это то, что расскажут летописцы. Историки замнут ужасные потери, в которых он виновен. Но они посещают его сны в образе павших воинов, имена которых он знал и лелеял воспоминания о них. Теперь Феррус, импульсивно умчавшийся, чтобы поймать флот Диаспорекса, который нашли его поисковые суда возле солнечных накопителей.
Знакомый гнев к своему брату снова всплыл. Все мысли о любви и столетия дружбы запятнало это последнее предательство.
«Он опозорил тебя этим и должен быть наказан».

Юлий слушал сообщения, потрескивавшие в вокс-передатчике, и рассматривал диаграммы разворачивающейся битвы, построенные офицерами-топографами зелёными линиями на координатографическом столе.
Не посоветовавшись с примархом Детей Императора, Феррус Манус приказал 52-й экспедиции с максимальной скоростью мчаться к звезде Кароллис после сообщения «Феррума» о том, что он нашёл солнечные накопители. Диаспорекс отреагировал на этот опрометчивый поступок стремительным ударом, чтобы отбросить нападавших. В отличие от предыдущих столкновений, они не пытались устроить засаду, по принципу бей-беги, но Юлию было ясно, что без своевременной помощи от 28-й экспедиции корабли 52-й не предотвратят новый побег Диаспорекса.
Мостик «Гордости Императора» был спокоен. Единственным звуком была тихая деятельность экипажа и вибрация машин. Юлий хотел услышать какой-нибудь шум, ведь отсутствие Фулгрима было необычным в такой напряжённый момент, этого не должно быть. Пустота зияла на мостике, которую обычно заполнял Фулгрим. Но рутинная работа экипажа продолжалась как обычно, и их равнодушие к отсутствию примарха приводило его в бешенство.
Капитан «Гордости Императора» Лемюэль Аизель, воин, следовавший приказам примарха настолько, что никогда не отдавал собственных, просто послал корабли Детей Императора за Железными Руками. Юлий видел, что он сник без одобряющего присутствия своего повелителя.
Даже остальные капитаны казались потерянными, и он боролся со своим характером, обиженным их бесчувственностью. Соломон, только недавно полностью вернувшийся к своим обязанностям, внимательно смотрел на схему графопостроителя, хотя Юлия удовлетворил вид Мария, выражающий сердитое отвращение. Юлий был необъяснимо злым, он желал, чтобы что-нибудь разрушило тишину и монотонность мостика, и понял, что непроизвольно сжал кулаки. Он боролся с желанием ударить в лицо кому-нибудь из членов экипажа, только ощущение чего-то, успокаивающего его чувства, сдерживало его.
- С тобой всё в порядке? – спросил Соломон, остановившись возле его локтя. – Ты кажешься напряжённым.
- Конечно, я напряжён как проклятый! – рявкнул Юлий. Звук его голоса принёс долгожданное облегчение, высокая громкость успокоила растущий гнев. – Феррус Манус направил свой флот прямо на Диаспорекс, и мы должны догонять его и вести бой без какого-либо продуманного до совершенства плана.
Головы повернулись на эту вспышку гнева, и Юлий почувствовал волну восторга, прошедшую по телу. Он видел, что шокировал Соломона, и почувствовал восхитительный трепет, когда позволил своим мыслям ослабить контроль над собой.
- Успокойся, - сказал Соломон, сильно схватив его руку. – Да, Железные Руки начали без нас, но это может дать нам преимущество, если они стянут на себя все силы Диаспорекса. Мы будем молотом, который размажет их по наковальне Железных Рук.
Мысль о битве погасила его гнев, и то, что они будут сражаться без плана, заставило его трепетать от ожидания.
- Ты прав, - сказал он. – Это именно то, зачем мы сюда прибыли.
Секунду Соломон насмешливо смотрел на него, а потом направил своё внимание на стол координатопостроителя.
- Ждать осталось уже не долго, - сказал он, немного подумав.
- Чего? – спросил Марий.
- Кровопролития, - сказал Соломон, и Юлий почувствовал, как ускорился его пульс.

"Иногда доброе дело - это просто побочный эффект злодеяния" - ​Альфариус.
Все равны в желудке тиранида!
Поглощенные Варпом, с выпитой душой, закатанные Некронтиром, убитые по непонятным мотивам, или случайно затоптанные пробегающим Сквигготом....

*****

Битва при звезде Кароллис | Лобовая атака | Новые глубины переживаний

Взрыв солнечного коллектора, напоенный накопленной энергией солнца, озарил небо подобно рождению новой звезды. Высвобожденная потенциальная энергия и огненные облака обломков разошлись от эпицентра взрыва на сотни километров, потрепав военные суда, которые рискнули подойти ближе к коллектору, пытаясь получить преимущество в ходе сражения, бушевавшего в пределах солнечной короны. Около тысячи космических кораблей маневрировали над Кароллисом, каждый из которых передвигался в запутанном танце фортелей и маневров; ослепляющие залпы лучевых пушек и инверсионные следы торпед расчерчивали пространство между ними.

Флот Диаспорекс в конечном итоге, благодаря действиям флота Железных Рук, был вынужден принять сражение. Он бился с яростью затравленного зверя, обороняющего своих детенышей. Тяжеловооруженные корабли древних моделей образовали кордон вокруг солнечных коллекторов, тогда как малые быстрые суда эскорта пытались прорваться сквозь заслоны из имперских космических аппаратов и вывести своих бесценных подопечных из гущи сражения.

Некоторым удавалось проскользнуть, но еще больше кораблей было поймано в «клещи» канонерами 52-ой экспедиции и превращено через несколько мгновений в горы металлолома. Полыхали огненно-красным цветом взрывы, поджигая облака легковоспламеняющихся газов, бесчисленное множество которых находилось в космическом пространстве вокруг звезды.

«Железный Кулак» возглавил атаку флота Экспедиции, словно дубиной прокладывая путь через центр флота Диаспорекс, не переставая наносить сокрушительные бортовые залпы по кораблям противника. Электромагнитные катапульты, батарея за батареей продолжали молотить по кораблям вражеского флота; завитки жидкого кислорода вырывались из поврежденных корпусов космических кораблей противника.

Потоки термоядерного пламени взметнулись с поверхности звезды, за которыми последовали облака радиоактивных нуклидов, заполонив поле боя яркими вспышками света. Малые истребители и бомбардировщики были разорваны на куски сим случайным проявлением грубой силы светила, неожиданный всплеск которой уничтожил их боекомплект, в результате чего утлые суденышки беспомощно пролетали сквозь пространство, вращаясь, словно падающие метеоры.

Один корабль ксеносов в одиночку сражался с силами Железных Рук, извергая энергетические потоки из неведомых орудий, которые легко плавили броню имперских кораблей, нарушали работу систем наведения орудий или даже переводили их под контроль вражеского флота. Воцарился беспорядок – имперские суда обратили орудия на союзные им же корабли до тех пор, пока Феррус Манус не понял, что происходит и не направил снова «Железный Кулак» в гущу сражения, дабы уничтожить вражеский корабль сокрушительным торпедным залпом в упор.

Судно пришельцев развалилось на части, охваченное цепью следующих один за другим взрывов, саморазрушаясь изнутри: торпеды, пробивавшие отсек за отсеком, взрывались в самом центре цели.

Несмотря на все приложенные капитанами флота усилия, кордон из кораблей, выстроенных перед солнечными коллекторами, не мог сдержать натиск Железных Рук. Конфедерация Диаспорекс, прижатая к жаровне звезды Кароллис, медленно, но неумолимо двигалась к своему концу – постепенно становилось ясно, что демократические принципы и многообразный характер союза послужат или уже послужили причиной гибели флота. Противостоя непоколебимым лидерским качествам Ферруса Мануса, множество капитанов флота конфедератов не могли достаточно быстро и изобретательно координировать совместные усилия для успешного противостояния тактической напористости примарха Железных Рук.

Огненно-красное кольцо, окружающее светило системы, стало могилой для тысяч людей и пришельцев Диаспорекса – силы 52-ой экспедиции прошли через порядки обреченного флота, выплескивая накопленные в последние месяцы ярость и гнев в виде непрерывного потока торпед и залпов батарей. Корабли обеих сторон конфликта ярко горели, и если это и был последний день и час Диаспорекса, то он по праву мог бы быть увековечен в эпических сказаниях будущего.

«Феррум» сражался в эпицентре протекавшего сражения: таким образом капитан Балаан, яростно сражаясь, компенсировал свои прежние промахи. Более маневренный, чем большинство кораблей Диаспорекса, «Феррум» отменно действовал в связке с «Арморум Феррус»: они исполняли совместные маневры таким образом, что судно Балаана легко обходило с фланга неповоротливые корабли противника и атаковало уязвимую кормовую часть. Разрушительный огонь лучевых батарей разносил двигатели жертвы, оставляя беспомощное судно дрейфовать в пространстве до тех пор, пока «Арморум Феррус» бортовыми залпами в упор не разносил беззащитную посудину вдребезги.

Хотя каждый корабль флота конфедератов сражался поодиночке, и они не наносили сопоставимый ущерб силам Экспедиции, прошло немного времени, прежде чем большой боевой корабль, находившийся посередине Диаспорекса, ринулся в атаку. Это судно гибридного типа одновременно и сохраняло очертания, соответствующие космическим кораблям человеческой постройки, и было дополнено инородными, чуждыми элементами инопланетного происхождения. В тот момент, когда Феррус Манус осознал происходящее, гибридный корабль взял командование на себя. В очередной раз флот конфедератов показал свои зубы: координированные волны бомбардировщиков вывели из боя «Великолепие Медузы» и каким-то невероятным образом уничтожили «Золотое сердце». Наглая попытка взятия на абордаж «Железной мечты» была еле-еле отражена, но в любом случае, корабль остался беззащитным и был в конечном итоге уничтожен небрежным бортовым залпом с гибридного флагмана конфедератов.

Однако сильнейший удар по силам экспедиционного флота был нанесен чуть позднее: боевая баржа «Металлус», в результате попадания энерголуча в реактор, взорвалась с силой, соперничавшей с мощью, высвобожденной при уничтожении первого солнечного коллектора.

Десятки близлежащих кораблей, оказавшихся на опасном расстоянии от взорвавшейся баржи, были неумолимо унесены взрывом в сторону светила, в чьих огненных объятиях они обрели незавидную участь. После того, как угасла ядерная вспышка, в которой погиб «Металлус», в районе гибели боевой баржи образовалась прореха. Капитаны Диаспорекса сразу же поняли, какую возможность фортуна преподнесла им.

В течение каких-то минут, корабли эскорта начали менять курс, пытаясь вывести драгоценные солнечные коллекторы через образовавшуюся брешь. Это был смелый ход: тяжелые суда конфедератского флота начали выходить из боя с флотом Железных Рук. Да, это был действительно смелый ход, который к тому же вполне мог сработать, если бы в сражение не вступили Дети Императора, избравшие этот момент для раскрытия своего присутствия, сея разрушение среди кораблей Диаспорекса.

****

Энергия пуска сотрясала абордажную торпеду, гремящую металлическую сигару, летящую сквозь пустоту космоса – путешествие, которое должно закончиться либо смертью, либо неистовой бурей сражения. Хотя его тело до сих пор побаливало, Соломон наслаждался возможностью сразиться с врагом еще раз, несмотря на сильное чувство тревоги, с которым он прореагировал на приказ Фулгрима о развертывании сил при помощи абордажных торпед.

Нормальный ход космических абордажных операций, проводимых Астартес, требовал использования специализированных отрядов, которые должны были наносить молниеносные удары по ключевым объектам на атакуемом судне, такие как орудийная палуба или двигатели, прежде чем совершить быстрое отступление. Однако в этот раз целью операции выступал захват мостика и завершение битвы одним ударом.

Подобные акции были опасны даже при благоприятном стечении обстоятельств, но попытка пересечь пространство меж кораблями во время такого ожесточенного боя была, как казалось Соломону, совершенно безрассудной.

Фулгрим удивил всех, появившись на мостике незадолго до начала сражения в окружении Стражи Феникса, облаченный в полный боевой комплект брони вместо плаща капитана судна. Его броня была великолепно отполирована, и Соломон заметил множество новых украшений, выгравированных на блестящих пластинах его наколенников. Золотой орел на его нагруднике сверкал ослепительным великолепием, и бледные черты лица примарха были озарены перспективой предстоящего сражения. Соломон заметил, что вместо золотого Клинка Пламени на поясе примарха висел меч с серебряным эфесом, который тот заполучил на планете Лаеран.
- Феррус Манус может и начал бой без нас – воскликнул Фулгрим – но, клянусь Кемосом, он не закончит его без нас!
Внезапно, неистовый импульс активности поразил мостик «Гордости Императора», и Соломон почувствовал, как он скачет, подобно электрическому заряду, от одного воина к другому. С особым рвением Юлий ринулся исполнять приказы примарха, как это сделал и Марий, хотя капитан третей роты приступил к подготовке, в большей степени проявляя непоколебимую целеустремленность, чем неподдельный энтузиазм.

Вместо полного уничтожения флота Диаспорекс издалека, как того, по разумению Соломона, требовала диспозиция, Фулгрим избрал путь прямого столкновения с силами конфедерации, и приказал кораблям 28-ой экспедиции выдвинуться вперед, и встретить суда противника на близком расстоянии.
Информация, полученная с «Железного Кулака», позволила определить точное местонахождение вражеского флагмана, и Фулгрим немедленно приказал перебросить «Гордость Императора» по направлению к нему. Хотя Феррус Манус начал этот бой преждевременно, однако Дети Императора получат львиную долю славы, вырвав сердце конфедерации Диаспорекс. И не только – и в этот раз их будет вести за собой сам Фулгрим.

Хотя поначалу подобная стратегия казалась Соломону довольно тщеславной, он не мог сопротивляться захватывающему волнению, направляя воинов роты в пучину опасности, несмотря на все отвращение, которое он испытывал по отношению к путешествиям в абордажных торпедах. Гай Кафен сидел напротив, его взгляд был сосредоточен на рудиментарных системах управления, которые контролировали их безудержный полет через космос, а его разум – на предстоящем сражении.

Соломон и воины второй роты должны были первыми нанести удар по гибридному кораблю и занять плацдарм, прежде чем Фулгрим и воины первой роты усилили бы занимаемые второй позиции, и потом объединенные силы Детей Императора продвинулись бы вперед, к мостику корабля, чтобы разрушить его взрывпакетами. В теории, все то, что оставалось от тактической структуры флота Диаспорекс будет разрушено в результате уничтожения флагмана, и остатки группировки кораблей конфедерации могут быть легко разобраны военными судами экспедиций для последующего уничтожения в удобной для них форме.
- До столкновения десять секунд – сообщил Кафен.
- Всем пристегнуться! – приказал Соломон – Как только проход будет расчищен, рассредоточиться и уничтожать все, что будет стоять у вас на пути. Доброй охоты!

Соломон закрыл глаза и надежно зафиксировал себя ремнями безопасности, и в этот момент торпеда врезалась в бок вражеского корабля. Благодаря работе инерционных гасителей, сила столкновения не стала смертельной, «всего лишь» заставив трещать крепкие кости Астартес. Деметр услышал глухие звуки последовательных взрывов кумулятивных зарядов на носу торпеды, шаг за шагом пробивавшие путь через толстую броню корабля.

Энергия взрывов и завывающий скрежет металла сотрясали корпус торпеды. Соломон чувствовал, как затуманилось его зрение и как его тело, не так давно исцелившееся, протестовало под воздействием грубой силы резкого торможения абордажной торпеды. Казалось, что минула вечность, однако в действительности прошло несколько секунд, прежде чем устройство остановилось, и последний заряд на носовом обтекателе торпеды снес переднюю часть снаряда. Штурмовой трап опустился, и открыл взору ужасающую картину разрушения – повсюду были видны листы покореженного металла и разорванные трупы конфедератов.

- Вперед! – зычно гаркнул Соломон, хлопнув по рычагу отключения гравиремней безопасности, быстро поднимаясь на ноги. - Все наружу, в атаку!

Деметр взял наизготовку свой болтер ручной работы, прекрасно понимая, что этот этап торпедной атаки был наиболее опасным для атакующих. Шок и ужас, вызванный их неожиданным вторжением, нужно было использовать для того, чтобы обороняющиеся силы конфедератов не смогли организовать никакого сопротивления. Соломон пронесся по трапу и попал в высокую сводчатую комнату, полную почерневших колонн и облицованную темным деревом. Древесина горела, и несколько уцелевших колонн стонали под тяжестью крыши, так как многие другие были уничтожены в результате удара абордажной торпеды. Вокруг вздымались облака дыма и языки пламени, однако авточувства брони Соломона легко переключились на режим работы в условиях слабой видимости.

Палата была заполнена обгоревшими и порванными на клочки телами, в тоже время несколько пострадавших конфедератов продолжали кричать и корчиться в агонии, пожираемые огнем. Соломон проигнорировал их, услышав отдаленный грохот, обозначавший то, что торпеды, в которых находились остальные воины его роты, прогрызали корпус флагмана.

Воины второй роты рассредоточились в пределах отсека, в тот момент, когда капитан Деметр увидел, что силы противника, готовые отразить атаку Астартес, стали появляться у обоих выходов из комнаты. Соломон ухмыльнулся, понимая, что защитники опоздали. Болтерная очередь по врагам справа с глухим треском разорвала их на куски, но ответный залп слева словно косой прошелся по воинам второй роты: один из них упал с пробитой грудью, где теперь на месте керамита дымилась огромная дыра.

Соломон повернулся в сторону новоявленной угрозы, направил болтер в ее сторону и дал короткую очередь, в результате чего странное четвероногое создание безжизненно плюхнулось на пол. Прозвучало еще несколько выстрелов и выкриков, и, через мгновение, помещение было переполнено звуками пальбы и взрывов.
- Гай, бери правый проход - сказал Деметр, двигаясь в противоположный угол комнаты, и в этот момент в помещение вбежала новая порция защитников корабля, стремившихся любой ценой заткнуть дыру в его обороне. Соломон убил очередного противника, в первый раз ясно рассмотрев цель, в то время как его воины градом болтерных очередей теснили противника. Проходы, ведущие из комнаты, были очищены от защитников точно дозированными болтерными очередями. В это время капитан Деметр осматривал один из трупов ксеносов. Гай Кафен собирал отдельную группу воинов Астартес, чтобы обезопасить отсек от возможной контратаки и подготовить его к прибытию подкреплений.

Мертвый ксенос был странной четвероногой, мускулистой тварью, с бледно-желтой кожей, покрытой похожими на змеиные чешуйками, но более жесткими и состоящими из хитина. Конечности существа были частично заменены механическими протезами, голова его была искусственно удлинена. Казалось, что у ксеноса совсем нет глаз, его круглый зубастый рот был заполнен колыхающимися усиками. Странная броня была закреплена на спине твари, соединенная посредством множества интерфейсных кабелей с позвоночником и многопалыми передними конечностями существа.

Другие мертвые ксеносы принадлежали к тому же виду, но среди погибших защитников отсека без сомнения присутствовали трупы людей – их обгорелые, искореженные трупы легко было заметить, несмотря на ужасные повреждения, нанесенные им взрывами кумулятивных зарядов абордажной торпеды. Мысль о людях, сражающихся бок о бок с пришельцами, была непостижимой для Соломона. Сама идея о том, что подобные существа работали, жили и сражались вместе с чистокровными людьми, потомками народов Старой Земли, была невыносимой.
- Мы готовы – сказал Кафен, появившись рядом с ним
- Хорошо. - ответил Деметр – Я не понимаю, как они могли так поступать…
- Поступать как? – спросил Кафен.
- Сражаться бок о бок с ксеносами.
Кафен пожал плечами, что выглядело несколько неуклюже из-за брони:
- Разве это что-то значит?
- Конечно значит! – ответил Соломон – Если мы будем понимать, что руководит теми, кто отступился от Императора, тогда мы сможем предотвратить подобное развитие событий.
- Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из этого сброда когда-нибудь слышал о Императоре, - сказал Кафен, легонько пнув обугленное тело человека – Можно ли отвергнуть того, о ком ты никогда не слышал?
- Может они и не слышали о нем, но это совсем не извиняет … этого – возразил Деметр – Ведь совершенно очевидно, что союз с инопланетной мразью вроде этой обязательно обернется бедой. Нашим девизом, после того, как мы присоединились к Великому Крестовому Походу, стал лозунг «хороший ксенос – мертвый ксенос».
Соломон присел на корточки рядом с мертвецом и приподнял его обмякшую голову с пола палубы. Кожа его была окровавлена, и туловище было разворочено изнутри. Композитная броня конфедерата была искусной комбинацией из кинетотропической сетки и энергозащитных пластин, которые, тем не менее, не смогли остановить грубую силу болтерного снаряда.
- Вот, посмотри на этого человека – сказал Соломон – сейчас из его жил вытекает кровь Старой Земли, и если бы не его дружба с ксеносами, мы могли бы быть союзниками в дальнейшем продвижении дела Великого Крестового Похода. Все это смертоубийство – бесплодное уничтожение того, что могло бы быть, братских отношений, которые мы могли бы наладить с этим народом. Но в битве за выживание нет возможности уклониться от принятия решений, есть только правильный и неправильный выбор.
- И почему же его выбор неправилен?
- Его командиры избрали неверный путь, и поэтому он мертв.
- То есть вы говорите, что нужно винить его вышестоящих офицеров, и мы могли бы быть друзьями, если бы обстоятельства сложились иначе?
Соломон отрицательно покачал головой.
- Нет. Подобное злодеяние может удаться лишь в том случае, если хорошие люди не будут мешать происходящему. Я не знаю, при каких обстоятельствах Диаспорекс принял ксеносов в свои ряды, но если бы достаточное количество людей противостояло бы этому решению, то оно бы никогда не было бы приведено в жизнь. Судьба конфедератов принадлежит только им самим, и я не чувствую сожаления, убивая их. Все воины, подчиняющиеся приказам своих офицеров, должны тоже нести ответственность за содеянное.
Гай Кафен сказал:
- И я-то думал, что Капитан Варосеан – мыслитель…
Соломон улыбнулся, и ответил - И у меня бывают миги просветления.
Прежде чем он мог что-либо добавить, в его шлеме прошелестело – “Капитан Деметр, безопасна ли зона посадки?”. Соломон выпрямился, узнав голос примарха.
- Да, мой господин – ответил капитан
- Будьте готовы, я прибуду к вам собственной персоной, - ответил Фулгрим.

***

Хотя Диаспорекс находился между молотом объединенного имперского флота и раскаленной наковальней звезды Кароллис, воля к продолжению битвы у проигравших никуда не исчезла, и пока флагманский корабль конфедерации продолжал существовать, победа не обещала быть легкой.

Один за другим солнечные коллекторы взрывались по мере того, как корабли эскорта отрезались от охраняемых им коллекторов, и постепенно выводились из строя, штопором падая на раскаленную поверхность звезды. Некоторым малым судам удавалось проскользнуть через кордоны имперского флота, но они ничего не значили по сравнению с большими боевыми кораблями, которые продолжали сражаться с той же яростью.

«Гордость Императора» вела бой по букве и духу лучших учебников военно-космического искусства: ее капитан, Лемюэль Эйзель, методично управлял кораблем, со вкусом отдавая приказания. Остальные суда флота Детей Императора следовали его примеру, и атаковали противника, следуя идеальным схемам атаки, уничтожая вражеские корабли, элегантно и эффективно рассекая силы конфедератов.

В противоположность стратегии Детей Императора, флот Железных Кулаков сражался подобно стае медузианских железных волков: их тактикой были дерзкие молниеносные атаки и отступления, благодаря которым они уничтожили едва ли не больше кораблей противника, чем Дети Императора.

«Жар-птица» пролетала над эпицентром огненного смерча подобно изящнейшей птице, ее огненные крылья расчерчивали пустоту космоса расширяющимися завитками газов. Подобно медленно вращающейся комете, оставляющей газовый след за собой, казалось, что десантное судно плавно продвигается сквозь космическое пространство на фоне ярких пятен взрывов и штрихов орудийных очередей, которые формировали бушующую картину битвы, протекавшей в солнечной короне.

Словно понимая, какую опасность представляет огненно-красный десантный корабль, пара крейсеров Конфедерации изменили свой курс, чтобы перехватить его. Сетка лазерных импульсов и орудийных залпов стянулась вокруг «Жар-птицы», и казалось, что гибель судна неминуема. Судно примарха отчаянно маневрировало, пытаясь избежать попадания в огненный шквал, но безопасного пространства оставалось все меньше и с каждым разом взрывы происходили все ближе.

В момент, когда крейсеры приближались к намеченной жертве, готовясь нанести смертельный удар, их накрыла громадная тень, и десятки орудийных палуб «Железного Кулака», пролетавшего между кораблями Диаспорекса, разразились серией бортовых залпов. Один из крейсеров разлетелся на куски, после того как серия взрывов раздула изнутри его надстройки, и судно развалилось на части, выпустив облака раскаленной плазмы и жидкого кислорода. Второй крейсер просуществовал достаточно времени для того, чтобы нанести ответный удар по «Железному Кулаку», убив множество членов экипажа флагмана Ферруса Мануса, и нанеся ему огромный урон, прежде чем он взорвался после второго залпа с «Железного кулака».

«Жар-птица», спасенная от, казалось бы, неминуемой гибели, метнулась в горнило битвы к гибридному флагману конфедерации, где воины Соломона уже обезопасили плацдарм для высадки примарха. Турели непосредственной обороны пытались поразить «Жар-птицу», орудийные расчеты которых словно чувствовали, что к ним на огненных крыльях спускается их погибель, но ни одной не удалось поразить судно Фулгрима, таковы были его маневренность и непревзойденное изящество.

Подобно гигантской хищной птице, нацелившейся на жертву, «Жар-птица» спикировала вниз, села на сегмент флагмана, под которым находился мостик, и крепко вонзила свои посадочные «когти» в обшивку верхней части корпуса корабля. Жгучие импульсы мелта-зарядов прогрызли внешний корпус вражеского судна, выпустив облачко кристаллов замороженного кислорода, прежде находившегося между внешним и внутренним корпусом судна. Сразу после того, как внешний корпус был пробит, стыковочный шланг проделал отверстие в тонком внутреннем корпусе флагмана, формируя герметичный проход, через который Фулгрим и его воины могли проникнуть внутрь вражеского судна, чтобы сеять хаос и разрушение среди защитников корабля.

Юлий прыгнул в лаз вслед за примархом, и в тот момент, когда его ноги коснулись пола палубы, он увидел, как Фулгрим обнажил мерцающий серебряный меч. Когда Командующий встал в полный рост, к нему устремились сотни вражеских воинов, людей и скачущих четвероногих созданий. Юлий почувствовал, как от сверкания оружия сердце его наполнилось волнением и жаждой битвы. Фулгрим воздел серебряный меч, и энергоимпульсы поползли по стенам и потолку отсека.

Ликаон и еще несколько воинов Юлия вылезли из брюха «Жар-птицы», а в это время сам Кесорон заворожено смотрел, как живое олицетворение войны, его примарх, бросился в атаку. Великолепие Фулгрима даже в этот момент заставило капитана придержать дыхание, и честь сражаться рядом с этим богоподобным созданием была неизмерима. Фулгрим взял наизготовку смастеренный в кузнях Урала пистолет, в котором была заключена сила целой звезды, выпуская серию огненных импульсов. Обжигающие лучи света заполонили коридор, их сияние отражалось от серебристых стен помещения до того момента, как они одинаково легко пронзали плоть, кости и броню.

Люди и пришельцы пронзительно вопили, когда энергоразряды, выпущенные примархом, настигали их.
- Рассредоточиться! Открыть огонь! – прокричал примарх, хотя его воины не нуждались в приказаниях.
Первые болтерные залпы словно пилой прошлись по рядам пришельцев. Ответные выстрелы уложили одного из воинов первой роты, но уже было слишком поздно, так как еще больше воинов Астартес высыпало из «Жар-птицы» и резня началась.
- Капитан Деметр! – прокричал Фулгрим в вокс-передатчик, в очередной раз испытывая истинное наслаждение битвой. – Передаю свои координаты, присоединяйтесь! Это мой лучший день!

Соломон выводил воинов из объемистого помещения, в которое попала их абордажная торпеда. Быстрым шагом он и его воины шли по коридорам вражеского флагмана в стремлении воссоединиться с силами примарха. Со всех сторон слышались звуки стрельбы: воины его роты расчищали себе путь, двигаясь по направлению к отряду капитана. Местами вспыхивали скоротечные столкновения между Астартес и защитниками корабля, которые тщетно пытались предотвратить воссоединение разрозненных групп Детей Императора. Торпеды ударили достаточно широким фронтом, поэтому обороняющиеся не могли эффективно сдерживать угрозу, так как возникала угроза растягивания защитных порядков. Воины второй роты прорывались через линии обороны противника, и чем больше Астартес присоединялось к «клину», нацеленному на мостик флагмана, тем неизбежнее становилась победа.

Фулгрим и Юлий были отмечены на визоре Соломона голубыми огоньками, и капитан второй роты понимал, что они тоже двигаются по направлению к мостику. Во время любого штурма, в ходе которого воинам предстояло брать вражеский корабль на абордаж, ключевым фактором выступала быстрота наступления и отступления, прежде чем противник сумеет каким-либо образом организовать контратаку. Капитан Деметр прекрасно понимал, что операции, подразумевавшие захват мостика, были самыми кровавыми, так как этот важный узел всегда плотно оборонялся силами защитников.

Соломон не знал, было ли это милостью фортуны, или плодом умелого управления торпедой Гаем Кафеном, но они высадились гораздо ближе к мостику, чем было возможно по его разумению, тем самым избегая необходимости пробиваться через большую часть оборонительных сооружений корабля. Да, большая часть сил защитников будет стараться задержать продвижение сил второй роты, но после соединения с силами примарха и Юлия на мостике, защитникам уже будет поздно пытаться что-либо предпринимать.

Деметр замедлил продвижение отряда в тот момент, когда они достигли перекрестка, соединявшего четыре прохода. Соломон увидел, как очередная группа Астартес появилась со стороны противоположного прохода.

До этого момента, он не осознавал, насколько сильно его раздражало то, что он так и не принял участие в решающем сражении на Лаере. Если бы боги войны действительно существовали, то они предоставили Соломону великолепную возможность покрыть себя славой. Соломон лукаво усмехнулся, отдавая должное воле «богов». Он подобрался поближе к проходу, и, высунув голову за угол, осторожно осмотрелся и увидел очередной оборонительный рубеж в конце узкого прохода. Возможно, что около десяти вражеских солдат удерживали этот опорный пункт, сооруженный из белых стальных надолб, однако, без сомнения, еще больше конфедератов скрывалось за заграждением. Автоматическая пулеметная турель была закреплена на потолке, дуло тяжелой автоматической многоствольной пушки выглядывало из амбразуры на баррикадах.

Как только оглушающий рев пулеметной очереди прогрохотал по коридору, Соломон, быстро убрал голову назад и увидел, как трассеры врезались в стальную стену рядом с ним. Полетели искры и металлические фрагменты.
- Ну что ж, - сказал он – они готовы к встрече с нами
Он повернулся, подозвал Кафена и сказал ему, передавая ему свой болтер:
- Гай, кому-то нужно идти в лобовую атаку
Несмотря на то, что на обоих воинах были шлемы, Соломон почувствовал реакцию Кафена.
- Дайте мне догадаться, - ответил Кафен – Это Вы?
Деметр кивнул, и промолвил:
- Мне нужно прикрытие.
- Вы серьезно? – удивленно спросил Кафен, показывая на развороченный метал стены – Разве Вы не видели, что случилось?
- Не беспокойся, - ответил Соломон – все будет отлично, если вы все меня прикроете. Главное, не забудь предупредить, когда вы будете стрелять, а?
Кафен обреченно кивнул головой и сказал:
- Я знаю, что мне хочется стать боевым командиром, но вам не нужно добровольно убивать себя, лишь для того, чтобы доказать это предположение.
Соломон достал меч, размял плечи, готовясь к безжалостной свирепости рукопашного боя.
- Ты будешь командиром, - пообещал капитан – но я не планирую здесь умирать.
- Может, мы хотя бы используем гранаты?– спросил Кафен.
- Да, если это поддержит твое настроение.

Секундой позже три гранаты полетели по дуге в коридор. Соломон выжидал, пока он не услышал стук столкновения гранат с полом, когда те приземлились. Оборонительные коридоры, которые вели к мостику космического корабля, обычно были спроектированы очень длинными, чтобы можно было бы забросить гранату за угол, но это судно было построено задолго до начала эры космодесанта, и силы, с которой были заброшены гранаты, вполне хватило, чтобы добросить их до баррикад. Гранаты взорвались одновременно, вызвав мощную ударную и звуковую волну и поглотив защитников в облаке дыма.

Едва услышав звуки взрыва, Соломон заглянул за угол, осмотрелся и побежал так быстро, как он мог, по направлению к вихрю дыма и криков, который бушевал в конце коридора. Его совершенный слух позволил ему уловить жужжание автоматической турели, которая готовилась открыть по нему огонь. Соломон начал активно двигать руками и ногами, продвигаясь как можно дальше вдоль по коридору, прежде чем устройство сможет пулеметной очередью порвать его на части.

- Ложись! – крикнул Кафен за его спиной, и он бросился на пол, некоторое время скользил по нему и врезался в стальную баррикаду.

Эхо болтерной очереди отражалось от узких стен прохода, и Соломон почувствовал дуновение пролетающих мимо болтерных зарядов, воздух выше него был наполнен звуками оружейной пальбы. Он услышал звуки взрывов и пронзительные крики умирающих людей. Кафен громко приказал отряду Астартес дать еще одну очередь и в этот момент Деметр услышал металлическое щелканье и звон падающей автоматической турели, вырванной из гнезда.

Соломон поднялся на ноги, активировал лезвие меча, отозвавшееся громким жужжанием зубцов. Крики раненых перекрывали не только треск пламени, но и отзвуки болтерных очередей. Свободной рукой Соломон взялся за вершину потрепанной баррикады и перепрыгнул через нее. В момент его приземления, из облаков дыма выбежал горящий солдат, и Соломон, взмахнув мечом, разрубил тело несчастного наискосок.

Капитан взревел от ярости, разрубая еще одного противника и двигаясь вперед, тем самым не предоставляя врагу ни капли времени для перегруппировки и не позволяя конфедератам прийти в себя после его неожиданного появления посреди них.

Соломон словно мясницким ножом разрубал примитивную броню и плоть врагов, зубцы меча пронзительно визжали каждый раз, когда он убивал противника. Выстрелы в упор отскакивали от его брони, вокруг него быстро образовалась толпа конфедератов, незнание потенциала воина Астартес сеять смерть придавало им храбрость, обреченную на провал. Соломон наносил удары локтями и кулаком, также как и мечом, каждым ударом снося головы с плеч и сплющивая грудные клетки.

"Иногда доброе дело - это просто побочный эффект злодеяния" - ​Альфариус.
Все равны в желудке тиранида!
Поглощенные Варпом, с выпитой душой, закатанные Некронтиром, убитые по непонятным мотивам, или случайно затоптанные пробегающим Сквигготом....

***

Юлий пошатнулся, когда серебристый энергоразряд, похожий на огромную каплю ртути, попал в наплечник, пробив толстый керамит. Тварь, находившаяся перед ним, встала на дыбы, ее мускулистые передние лапы были вытянуты в направлении капитана первой роты. Орудия, расположенные на ее запястьях, выстрелили еще раз. Юлий увернулся от выстрела, чувствуя, как заряд ледяного холода рассек воздух рядом с ним. Желтая кожа существа пульсировала ярко-красным пятном на его животе, и Кесорон направил меч по направлению к телу твари, когда она начала атаковать. Существо обладало феноменальной скоростью, оно ударило лапой по шлему капитана, расколов его от подбородка до затылка. Его зрение растворилось в статическом шуме, и он откатился по полу, избегая удара. Юлий сорвал шлем, вставая на ноги, вытянув меч перед собой.

Ксенос в очередной раз ударил в сторону Юлия, и Кесорон ухмыльнулся, смакуя возможность сражаться с противником, битва с которым действительно станет испытанием на прочность. Звуки сражения звенели в его ушах, и Юлий слышал, как кровь стучит в его жилах, когда он кружился, уклоняясь от выпадов смертоносных когтей твари. Он уклонился от следующего удара когтей, и вонзил меч в шею существа, срубая голову с плеч.

Брызги яркой артериальной крови окропили Юлия, и безжизненное тело твари плюхнулось на пол. Горячая кровь на губах, терпкий запашок, исходящий от ксеноса, и даже головная боль – все ощущалось так ярко, как будто он испытывал это все в первый раз.

Вокруг него, воины первой роты сражались с омерзительными ксеносами, продвигаясь по серебряным коридорам корабля по направлению к мостику. Юлий увидел, как Ликаон боролся с очередным могучим четвероногим ксеносом, и вскрикнул, когда его денщик был вбит в пол палубы. Сила удара была такова, что спина Ликаона переломилась.

Юлий расчищал себе путь, продвигаясь к Ликаону, но заметив, как безвольно лежит тело воина, капитан понял, что он опоздал. Он упал на колени у тела денщика, позволив скорби овладеть собой, когда он снимал шлем Ликаона. Его воины завершали избиение защитников флагмана.

Точечный удар, который собирались нанести Дети Императора, был притуплен контратакой безглазых пришельцев, но когда Фулгрим возглавлял наступление, ничто не могло остановить отряд Астартес. Примарх убивал ксеносов десятками, его белые волосы вспарывали воздух вокруг его головы подобно струйкам дыма, но пришельцев не заботили потери, они старались окружить Фулгрима и Стражу Феникса, пытаясь задавить их живой массой.

Такое, правда, было невозможно, и Фулгрим смеялся, прореживая ряды пришельцев взмахами мерцающего меча, убивая ксеносов так легко, как человек может давить мелких букашек. Примарх прокладывал путь сквозь ряды пришельцев, за ним следовали воины его легиона, и наступление продолжалось.

Хотя Юлий и до этого гордился своими воинскими навыками, никогда он не чувствовал такую радость в битве, такого живого ощущения всей ее артистичности и жестокости.
Как и никогда он не испытывал подобных эмоций, оплакивая павших.

Друзья Юлия погибали и раньше, но всегда его скорбь сдерживалась пониманием, что каждый из них погибал смертью воина от руки достойного противника. Смотря на глаза мертвого Ликаона, капитан Кесорон чувствовал, как чувство потери и вины вздымается в его груди, понимая, как сильно он будет скучать по безвременно ушедшему другу. Он наслаждался бурей чувств, которая была вызвана смертью Ликаона. Возможно, эта острота была одним из побочных эффектов новых боевых снадобий, которые были выданы Детям Императора, или может быть, его переживания в лаеранском храме пробудили доныне неизвестные чувства в Юлие, что позволило ему дотянуться до новых, ошеломляющих глубин чувственных переживаний.
Каковы бы ни были причины, Кесорон был рад этому.

Люк, преграждавший проход к мостику, был выбит из проема с глухим грохотом, кумулятивные заряды прихватили с собой солидную часть дверного проема. Клубы дыма выползали из прохода словно кровь, хлещущая из раны. Соломон ринулся в зияющую дыру, проделанную в стене отсека. Он поднял болтер, и начал атаку, стреляя от бедра. За ним следовали воины второй роты, которые высыпали из лаза позади капитана. В этот момент Детей Императора накрыл беспорядочный залп защитников флагмана.

Шальная пуля ударила ему в голень, и Соломон упал на одно колено, на мгновение потеряв равновесие. Мостик гибридного флагмана в определенной степени напоминал аналогичный объект на борту «Гордости Императора», так как он сохранял основные черты эргономики командного цента космического корабля. Однако если судно Фулгрима идеально сочетало в себе функциональность и эстетичность, то флагман Диаспорекса был построен в те времена, когда подобный компромисс считался неуместным. За темными сводами, в огороженных куполообразных кабинках, работал экипаж судна, отсюда же капитан отдавал приказания. Свечение звезды Кароллис, как и огни протекающего в космосе боя, были хорошо видны через бронированное стекло куполов, спорадические вспышки которого на мгновение освещали мостик, подобно всполохам огней фейерверка.

Древние консоли мигали множеством предупредительных огоньков, и Деметр прекрасно понял, насколько примитивна подобная технология по сравнению с техникой, используемой имперскими силами.

Смешанная группа солдат в кольчужной броне и палубного персонала, вела стрельбу из-под наскоро сооруженных баррикад, однако воины Соломона быстро преодолели сопротивление, выстрелами из пистолетов и болтерными очередями уничтожая последние горстки обороняющихся. Капитан Деметр стоял и ждал, пока шум битвы вокруг них не утих, и его войны не заняли оборонительные позиции.

Остатки экипажа флагмана беспомощно стояли у пультов управления, обреченно подняв руки вверх, хотя на их лицах сохранялось выражение, пусть и подавленного, но неповиновения. Большая их часть была не вооружена, однако Соломон заметил, что офицеры носили какое-то подобие церемониального нагрудника, и были вооружены декоративными рапирами и мелкокалиберными пистолетами.
- Взять их, - приказал капитан, и Гай Кафен отрядил наряд для взятия пленников под стражу.
Мостик был взят, и следовательно, корабль был под их контролем. Под его контролем, подумал Соломон, озорно улыбнувшись. Он опустил болтер и решил уделить немного времени осмотру древнего корабля, который покинул старую Землю задолго до его рождения.

Огромное кресло командующего с высокой спинкой стояло на приподнятой платформе под центральным куполом, и капитан ступил на нее, и увидел одно из тех странных четвероногих созданий, пристегнутое ремнями к креслу. Сотни кабелей, оголенных проводов и игл были воткнуты в тело существа, и Соломон почувствовал, как чувство отвращения постепенно овладевало им, когда тварь поворачивала голову в его сторону.

Верхнюю часть тела существа была покрыта кровью, и Соломон заметил, что макушка черепа ксеноса была снесена. Кровь медленно текла из его расколотого черепа, и капитан был удивлен, что в пришельце все еще теплилась жизнь.
Было ли это … существо капитаном корабля? Пилотом? Навигатором?

Ксенос негромко простонал, и Соломон наклонился поближе, чтобы услышать предсмертные слова ксеноса, хотя капитан второй роты не имел понятия, сможет ли он понять их.

Рот пришельца задвигался, и хотя его глотка не издала ни одного звука, Соломон отчетливо слышал слова, словно они возникали прямо в его мозгу.
Все, чего мы хотели – чтобы нас оставили в покое…
- Отойдите от инопланетного создания, капитан Деметр, - холодным тоном произнес кто-то позади него.
Соломон повернулся и увидел очертания громадной фигуры Фулгрима, стоявшего в наполненном дымом лазе, который был проделан по приказу Соломона в стене мостика. За примархом стоял Юлий, лицо его было покрыто маской крови, и капитан второй роты поежился, когда он увидел ледяную ярость, полыхавшую в глазах примарха и первого капитана.

Фулгрим ступил на мостик, меч и броня примарха были орошены кровью ксеносов, глаза его дико горели неистовством битвы. Он осмотрел захваченное помещение, потом, подняв голову, взглянул на сводчатый потолок, и огни космического сражения тускло отразились в его темных, непрозрачных глазах.

Соломон сошел с возвышения, и сказал:
- Корабль наш, мой господин.
Фулгрим проигнорировал его и резко развернулся, прошагав с мостика, не произнеся ни единого слова.

Фулгрим боролся с собственной яростью, шагая прочь от мостика, кровь стучала в висках так сильно, что он боялся, что голова его может лопнуть в любую секунду. Дети Императора расступались перед ним, замечая, как сжимаются его кулаки, и как темные вены пульсируют на бледной коже примарха.
Пурпурный огонь бушевал в его глазах, струйка крови стекла с его носа, когда он крепко схватился за эфес серебряного меча.
Этот миг должен был стать его величайшим триумфом.
А теперь все надежды порушены! Сначала - руками Ферруса Мануса, а потом – из-за Соломона Деметра.
- Нет! – вскрикнул он, и Астартес, находившиеся поблизости, вздрогнули от неожиданной реплики примарха – «Железный Кулак» спас нас от неминуемой гибели, а капитан Деметр доблестно сражался, чтобы заслужить титул первого воина, взявшего мостик!
Спас нас? Нет, Феррус Манус спас «Жар-птицу» от уничтожения только ради бахвальства, но никак не ради помощи ближнему, а Деметр … он жаждал славы, которая должна была принадлежать тебе.
Фулгрим замотал головой и упал на колени.
-Нет, - прошептал он – Я не могу в это поверить.
Это правда, Фулгрим, и ты это знаешь. В сердце твоих сердец ты знаешь это.

Взято с warforge.ru

"Иногда доброе дело - это просто побочный эффект злодеяния" - ​Альфариус.
Все равны в желудке тиранида!
Поглощенные Варпом, с выпитой душой, закатанные Некронтиром, убитые по непонятным мотивам, или случайно затоптанные пробегающим Сквигготом....

Во время Поиска, Боевая Баржа «Догмат» Ордо Синистер смогла зайти в Глаз Ужаса так далеко, что почти дошла до Центра. По предположению Никопола Бранковича, именно там следовало искать Рай Фульгрима, падшего Примарха Легиона Детей Императора. Ожидания оправдались на все сто! Юлиании и Никополу пришлось выдержать бой с мутантами Байла и самим Фульгримом. Поединок закончился ничьей.